Но когда я распахиваю дверцу, то не нахожу там своей одежды, как раньше; вместо этого передо мной висят только рубашки Брэда.
Я делаю шаг назад, плотнее прижимая к себе полотенце. Я лучше останусь сырой, чем буду одеваться в его одежду.
Это демонстрация собственности, которой он отчаянно требует по какой-то гребаной причине, но до которой я отказываюсь опускаться.
Неудивительно, что ящик с нижним бельем пуст, а когда я поворачиваюсь к туалетному столику, то обнаруживаю, что он утащил даже мою косметику.
Я стою посреди комнаты, и в моих венах течет чувство поражения.
Нико не придет, и я понятия не имею, как мне выпутаться из этой ситуации.
На прикроватной тумбочке стоит старый стакан с водой, а также фрукты и мюсли, которые он, должно быть, доставил, пока я спала.
Это не слишком привлекательно, но, когда мой желудок сердито урчит, я понимаю, что должна это съесть.
Умереть с голоду из-за своего упрямства — не самое главное в моем списке дел на данный момент.
Я сажусь на середину кровати, все еще завернутая в мокрое полотенце, и съедаю столько гранолы, сколько могу осилить, молясь о том, чтобы именно сегодня я нашла выход.
***
От грохота захлопнувшейся где-то в доме двери меня пронзает страх.
Несмотря на то что я твердо решила держать голову высоко и не надевать его одежду, в комнате вокруг меня становилось все холоднее и холоднее, и мне ничего не остается, как сбросить свое влажное полотенце и нехотя натянуть одну из его рубашек с длинными рукавами.
Ненавижу это. От приторного запаха его одеколона у меня сводит желудок, а зубы стучат даже под одеялом, потому что он решил применить ко мне еще одну форму пытки.
Слышны голоса, но я узнаю гул обоих.
Брэд и моя мама.
Я качаю головой, желая понять, во что он играет.
Как давно он играет с ней? И неужели он действительно верил, что собирается воссоединить нас после стольких лет?
Я сажусь, когда замок щелкает и дверь распахивается.
Он входит с маниакальной ухмылкой на лице и подносом еды в руках.
— Я сходил и купил твои любимые блюда, детка, — воркует он, как будто разговаривает с настоящим ребенком.
Это сразу же вызывает у меня подозрения.
Пинком закрыв дверь, он пробирается ближе, заставляя мою кожу покрыться мурашками.
Опустив поднос, я понимаю, что он прав. Но даже запах свежеприготовленного стейка и жареной картошки не вызывает у меня никакого волнения в животе.
— Это хороший источник железа, — объясняет он, отрезая кусок и поднося его к моим губам.
Он сильно морщится, когда я отказываюсь открыть рот и позволить ему накормить меня.
— Я приготовил это специально для тебя, — рычит он, и вокруг него начинает сгущаться красная дымка гнева.
Но я не могу сосредоточиться на еде; единственное, о чем я могу думать, — это о том, что он не вернулся и не закрыл дверь.
Он не закрыл эту чертову дверь.
— Брианна, — рычит он, и наконец мои губы приоткрываются, давая ему возможность отвлечься, чтобы я могла подумать.
Давай, Брианна. Ты должна выбраться через эту дверь.
— Хорошая девочка, — хвалит он, отчего кусок мяса, который я жую, становится на вкус не более чем резиной.
— Ты нужна нам сильной и здоровой. Тебе предстоит очень важная работа.
— Почему? — с трудом выдавливаю я через рот.
— Почему? — спрашивает он, выглядя почти растерянным. — Потому что я люблю тебя, детка.
На самом деле мне хочется откинуть голову назад и рассмеяться.
Любит?
Он что, блядь, серьезно?
— И вместе… вместе мы чертовски сильны, детка.
— Я никто. Девочка с мамой-наркоманкой и никакими перспективами, кроме тех, что я сама для себя создаю. Мне нечего тебе предложить.
Он протягивает руку и проводит по моей щеке, глядя мне прямо в глаза.
Мне приходится бороться с желанием отпрянуть от него, и вместо этого я склоняюсь к его прикосновению, чертовски надеясь, что он на это купится.
— О, детка, ты так далека от того, чтобы быть никем. Ты даже не представляешь.
Я качаю головой, протягиваю руку и провожу ею по его бедру.
Мои зубы впиваются в язык так сильно, что я удивляюсь, как я не откусила кусок, пытаясь играть с ним так же, как он со мной.
— Так скажи мне, — умоляю я. — Объясни мне, как мы будем править вместе.
Слова словно кислота на языке и стекают по горлу, но я не могу придумать ничего другого, как получить необходимую информацию и максимально использовать шанс на свободу, который он мне предоставил.
Меня называли шлюхой и потаскухой больше раз в жизни, чем я хочу вспомнить. Кажется, сейчас самое время воспользоваться всеми теми навыками, которые я приобрела, и попытаться применить их на практике.
— Никто не воспринимает меня всерьез, — признается он. — Наследие в моей крови слишком слабое. Я пытался. Я доказывал свою силу снова и снова, но все отбрасывали меня в сторону, как будто я ничтожество.
— Я не ничтожество, — рычит он, как будто если сказать это громче, то это станет правдой.
— Конечно, нет, — шепчу я, пытаясь потешить его самолюбие.
— Я работаю на улицах уже много лет, — признается он, заставляя мои брови сжаться в замешательстве, — но меня всегда держат на окраине. Они используют меня ради моих навыков, а потом отбрасывают в сторону.
— Но кто-то облажался, когда дал мне эту работу. Эта тупая гребаная Лучана не знала, что открывает, когда решила доверить мне помощь в разрушении кольца, которое создали те, кто был до нее.
— Какую информацию? — спрашиваю я, втягиваясь в эту историю больше, чем собиралась.
Он качает головой. — Опасная информация, способная разрушить жизни.
Я обдумываю эти слова, пока он проталкивает еще один кусок стейка мимо моих губ.
— Списки и списки имен. Имена тех, кто поставлял товар на протяжении многих лет. Это было именно то, что меня попросили раскопать.
Наркотики. Он говорит о наркотиках, но какое место в этом занимаю я?
— Конечно, большинство из них уже мертвы. Некоторые по собственному желанию, другие… не очень. Действительно, жаль. Такая трата хороших жизней. Но так уж сложилось, наверное, — рассеянно бормочет он, отрезая кусочек и протягивая его мне.
Мне отчаянно хочется надавить на него, потребовать больше информации, но я боюсь, что один неверный вопрос заставит его снова все заблокировать.
Сейчас он ближе всего к тому человеку, которого я узнала до всего этого. Это заставляет меня задуматься, было ли все это притворством, или он действительно где-то здесь.
— Сегодня утром я видел своего отца. Я вижу его каждый понедельник без исключения.
— Повезло тебе, — пробормотала я себе под нос.
— Именно из-за него я взялся за эту работу. Мысль о воссоединении семей… Думаю, она затронула те частички моей души, которые не были запятнаны годами.
Мое сердце начинает колотиться еще сильнее, когда в ушах звучат слова, которые он не произносит.
Кажется, вчера я была права.
Моя мать тут ни при чем. Ей просто чертовски не повезло во всем этом.
Или нет? Может, это судьба надрала ей задницу за то, что она была такой дерьмовой матерью?
— Ты знаешь, кто мой отец, — выдыхаю я. Это не вопрос, а утверждение. Секунды идут, и это единственное объяснение всему происходящему. — Кто он?
Губы Брэда кривятся в злобной ухмылке, которая разрушает все мои надежды на ответы.
— Человек, на фоне которого я выгляжу как котенок, — признается он. — Он обхаживал твою мать. Бедная молодая, невинная девочка, которой она была. Он обхаживал ее. И знаешь, почему? — насмехается он.
Я качаю головой, слишком напуганная, чтобы говорить. Я отчаянно хочу услышать ответ на этот вопрос, но в равной степени боюсь узнать правду.
Брэд наклоняется ко мне, его глаза притягивают мои, а его горячее дыхание омывает мое лицо.
— Потому что он собирался продать тебя, Брианна. Тебе суждено было стать лишь грязной шлюхой с того самого дня, как ты была зачата, детка.
