Талли облизала соленые губы.
— Конечно, он будет рад, не сомневаюсь. — Слова горечью отозвались во рту.
Мужчина обвел взглядом комнату.
— Смотри, какой праздник ты устроила своей матери! Прямо не верится, что ей принесли столько цветов. Много народу было?
— Я не думала, что у нее было столько знакомых.
— Она очень изменилась?… Твоя мать? В последние годы?
— Не очень, — ответила Талли. — Пожалуйста, не уезжай, — попросила она.
Высокий седой человек одной рукой гладил Талли по лицу, стирая слезы. Другая его рука все так же держала зеленую сумку.
— Мне нужно домой, Талли. У меня семья. У меня жена и четверо детей, не считая Хэнка. Генри, — улыбнувшись, поправился он. — Жена решит, что я завел женщину на стороне, если я не приду сегодня вечером домой. Я сказал ей, что после работы пойду играть в бильярд. Если они узнают, что я сделал, я стану им отвратителен. Они решат, что я чудовище.
— Ты и правда чудовище, — произнесла Талли. — Джонни мертв.
Высокий седой мужчина отнял руку от ее лица.
— Но ты и Хэнк живы и здоровы. Я не чудовище, Талли, — спокойно сказал он. — Ты знаешь это лучше чем кто-либо.
— Нет, я этого не знаю, — сказал она громко. Служка на мгновение поднял глаза от Писания, но тут же продолжил чтение.
— Ты бросил меня. Ты — чудовище, — повторила она.
— Нет, Талли. Я должен был оставить тебя. Я должен был оставить ей хоть что-то, хоть кого-то. Разве я мог забрать у твоей матери все, что у нее было в жизни? Совсем ничего ей не оставить? Я знал, что она не причинит тебе вреда. Ты — последнее, что у нее оставалось, она не могла этого сделать. И я оказался прав. Несмотря на все ее «старания», ты прекрасно выросла. И потом: ты хоть знала свою мать. А мой сын никогда не узнает своей матери. Подумай об этом. Никогда.
— Пожалуйста, не уезжай, — у Талли задрожал голос. — Я хочу повидать брата.
Мужчина сунул руку в карман пиджака и достал оттуда фотографию.
— Вот, — он протянул ее Талли. — Сегодня утром снял. Специально для тебя.
Это был полароидный снимок: сияющее улыбкой чисто выбритое лицо светловолосого, светлоглазого молодого человека. Похожего на Талли. Рука Талли с фотографией задрожала.
— Не надо так волноваться. Я только хотел доказать, что не забыл тебя. Ты всегда была сильной, как бык, Талли. Даже когда была маленькой. Только ты могла жить с ней и пережить ее. Я хочу, чтобы ты знала: я не бросил тебя. Я оставил тебя для твоей матери.
На следующее утро гроб наконец-то заколотили и Хедду кремировали. Талли отнесла Дженнифер к Джеку и оттуда отправилась в дом скорби. Там ее уже ждали Робин и Бумеранг. Мальчик настоял на том, чтобы пойти на похороны бабушки.
Талли почти не слушала проповедь — она думала только о вчерашнем высоком седом мужчине.
И тут перед бесцельно блуждающим взглядом Талли мелькнул профиль Линн Мандолини.
Талли долго потом не могла забыть это лицо, пристально на нее посмотревшее и затем сразу же отвернувшееся. Волосы Линн, когда-то черные как вороново крыло, поседели, а обжорство и пьянство до неузнаваемости обезобразили некогда тонкие, деликатные черты.
Испуганная видом Линн, Талли ухватилась за руку Бумеранга, но тот выдернул руку и отодвинулся на другой конец скамьи, всем своим видом показывая, что мама не имеет права и не будет держать за руку на людях восьмилетнего мальчика. Даже перед лицом Бога. Даже на похоронах его бабушки.
Проповедь не принесла Талли утешения. Мысль, что ее мать вот-вот сожгут в печи, леденила душу, хотя угли ярко горели. Чем-то все это напоминало Дахау. Хотя так хотела сама Хедда, Талли лишь выполнила ее волю. Но сейчас, когда она смотрела, как гроб с Хеддой уползает на конвейере, словно коробка с покупками в универмаге Дилона, в душе ее шевелился ужас. Ей хотелось видеть небо над головой и чувствовать землю под ногами, а не паркет, хотелось вдыхать запах ладана и представлять, как душа матери будет возвращаться в землю, что породила ее. «Какая ужасная ошибка, — подумала она. — Дженнифер Мандолини, слава Богу, мы не исполнили твоего желания».
Гроб скрылся из виду, и Талли огляделась по сторонам. Она увидела, как Линн Мандолини опустилась на колени, а Тони положил свою тяжелую голову ей на плечо.
Талли ждала, когда Линн закончит молитву. Бумерангу уже не терпелось уйти. Робин молча стоял рядом с Талли. Талли тронула его за рукав и взглядом показала на Линн, Он кивнул.
— Я схожу за урной, хорошо? — шепотом предложил он.
— Чудно! — ответила Талли. Ей совсем не хотелось идти самой. Если бы здесь был Джек!
Наконец все разошлись. Был невероятно жаркий, сухой день канзасского лета. Талли подумала, что на улице все-таки лучше, чем в церкви Святого Марка с ее наглухо закрытыми витражными окнами.
Талли подошла к Линн.
— Иди сюда, Талли, — Линн протянула к ней руки. Талли обняла ее. Совершенно иное ощущение. Какая она стала тяжёлая!
— Может быть, поедем к нам? — предложила Талли, высвобождаясь из объятий.
Линн покачала головой.
— Думаю, не стоит. Я пойду поздороваюсь с Анджелой. Она всегда была так добра ко мне.
— И ко мне, — сказала Талли. Она наклонила голову и смотрела сверху вниз в лицо Линн. Миссис Мандолини стояла с высоко поднятой головой, расправив плечи.
— У меня все в порядке, Талли, — сказала она, не дожидаясь обычного вопроса. — Полгода назад я вышла на работу. В Лоуренсе, Тони говорит, что время от времени видит тебя.
— Раз в пять лет, — сказала Талли. — А вот вас я не видела уже семь.
Линн пожала плечами.
— На что посмотреть-то, Талли? Тут смотреть не на что. — Линн поглядела на Бумеранга.
— Молодец, Бумеранг. Смотри, как вымахал. Я видела тебя в последний раз, когда ты был грудным младенцем на руках у мамы.
Едва речь зашла о Бумеранге, лицо Талли напряглось.
— Робин-младший, — отрекомендовался Бумеранг, держась за мамину руку.
Линн вопросительно посмотрела на Талли.
— Я думала, его зовут Бумеранг.
— Его настоящее имя Робин-младший, — объяснила Талли.
— Мне уже восемь лет, — заявил Бумеранг. — Бумеранг — это детское имя.
Талли грустно улыбнулась и похлопала сына по плечу.
— А ты как живешь, Талли? Работаешь?
Талли рассказала.
— Здорово, — сказала Линн, но в голосе ее совсем не было радости. — Директор Агентства по набору семей. Я рада, что ты сделала карьеру, Талли.
Она умолкла, а Талли гадала: о чем Линн задумалась?
— Как Робин? — спросила Линн.
