Эх, обзавидоваться можно! Бывают же у людей такие яркие романтические отношения… Какая счастливица эта Катя! Вот же подфартило ей в жизни. Я тоже так хочу.
— Надо будет участвовать вместе с Диной и Алёной?.. — нерешительно спрашивает счастливица, и Боярка с умиленно серьезной физиономией кивает:
— Твоя проницательность безгранична. Давай, соглашайся, пока Царевич добрый. Будет весело.
Катя изучающе смотрит поочередно на меня и на девушку в красном. Вот бы согласилась. В компании с нормальным человеком всегда легче работается. Опять же, будет с кем поболтать о своем, о женском и пожаловаться на проклятые туфли.
— Ладно, попробую, — говорит она, словно прочитав мои мысли.
— Хвала небесам! Она согласилась, — Боярка с пафосом простирает руки вверх, а затем предвкушающе потирает ладони. — Ну, за дело!
И во второй уже раз за день мои ожидания категорически не оправдываются.
«Делом» оказывается отнюдь не какой-нибудь конференц-зал с бутафорским фоном для видеосъёмки… а самая настоящая морозильная камера гигантских размеров. Фактически это та же комната, просто отделка у нее очень специфическая. Все из толстенной нержавейки плюс холодильно-климатическая аппаратура на стенах.
Повсюду аккуратно разложены куски и глыбы льда самых разных размеров. Есть даже несколько статуй изо льда, и все они изображают горы. Более того — в морозильной камере трудится несколько человек в теплых куртках, и все они дружно лепят, судя по всему, самого последнего снеговика из готовых шести. Делают заключительные штрихи, вроде носа из морковки, прутиков-пальцев и черных глаз-бусин.
А ещё здесь холодно… очень холодно. Прям как в декабре. И мои зубы немедленно начинают выбивать дробь.
— Мы будем снимать рекламный ролик здесь? — с тихим ужасом спрашиваю я Боярку в надежде, что тот просто шутит.
Ведь шутит, правда?
— Бояров, ты сдурел? — раздается недовольный голос Артёма в унисон моим мыслям. — Заморозишь девчонок!
— Спокойствие, только спокойствие, не руби с плеча, Тёма, — отмахивается Боярка, щёлкая пальцами. — У меня всё продумано.
Нам приносят теплые серые одеяла с серебристым орнаментом. Наверное, из гостиничных номеров взяли.
Я закутываюсь в свое одеяло аж с головой, потому что у меня даже уши начинают замерзать. Что поделать, если организм от природы зябкий? Мне вообще от любого прохладного сквозняка становится некомфортно. Если, конечно, на улице не шпарит тридцатиградусное пекло.
— А что с платьем для нашей Екатерины Николаевны-то? — интересуется Боярка, и я снова задаюсь вопросом, почему он называет девушку по имени-отчеству. Поди пойми, его ли это собственная шутка или реальное требование сбрендившего на почве ревности Артёма.
Лебеда стоит совсем рядом со мной и с усмешкой наблюдает, как я кутаюсь в одеяло.
— Ты похожа на хорошенькую матрёшку в платке, — шепчет он мне на ухо сквозь толстый слой ткани, а затем уверенно отвечает Боярке: — Всё нормас. Я уже маякнул своим, скоро подвезут. У меня первая версия Золушки-стайл сохранилась, и отличия там незначительные. Как раз под стилистику третьей вершины подойдёт. Первую под зимний сезон возьмёт на себя Дина. Вторую… под осень как раз платье твоей гюльчатай подойдет. А Катя изобразит весенне-летний период.
Боярка довольно подмигивает нам:
— Отлично. Так, девочки, ну-ка брысь в гримёрку. Там вас до идеала доведут.
Я послушно ковыляю на каблуках в сторону выхода и слышу, как Артём сурово говорит ему:
— Рассказывай, что задумал…
В коридорчике перед морозильной камерой, где находится импровизированная гримёрка из высоких ширм, моя левая пятка начинает болеть просто адски. Я чуть вытаскиваю ее из туфли и вижу сквозь капроновую ткань чулка красноватое пятно с бугорком.
Ну, здрасьте-приехали. Точно волдырь образовался!
Кажется, у меня в сумочке валялась упаковка с ватными дисками. Надо как-то засунуть один из них в чулок, и тогда очень несвоевременный волдырь будет беспокоить не так сильно.
Поразмыслив, иду по коридору дальше — туда, где светится неоново-розовым значком указатель на женский туалет.
Санузлы в этом пафосном туристическо-гостиничном комплексе просто высший класс. Все кабинки просторные, пол и стены выложены малахитово-зеленой плиткой, вентиляция безукоризненная… да вдобавок ещё и музыка приятная фоновая играет. Тихо так, умиротворяюще. Все дверцы роскошных туалетных кабинок прикрыты, но внутри никого вроде нет.
Я захожу в одну из них, закрываю защёлку и сажусь прямо на крышку белоснежного унитаза. Чулок с ноги сползает с трудом. Оказалось, что волдырь уже лопнул, и капрон прилип к натертой коже.
Пока я старательно и осторожно засовываю в чулок ватный диск поверх ранки, в туалет кто-то входит. Цокот женских каблучков надолго затихает перед кабинками, словно посетительница вошла и просто смотрит на них. Как будто проверяет, не шевельнется ли кто внутри, выдавая свое присутствие возней или шумным вздохом.
Я замираю и сижу неподвижно, как статуя, почти не дыша. Не хочу выдавать свое присутствие, и все тут. Нелишняя привычка вести себя тихо свойственна многим безродным детям, потому что именно в туалетах частенько можно нарваться на неприятности детдомовских междусобойчиков.
Цокот каблучков возобновляется, только уходит в обратную сторону — туда, где находятся раковины с сушилками для рук. А затем раздается голос женщины, которая явно обращается к кому-то по телефону:
— Серж, я на месте.
Опаньки! А голосок-то знакомый. Это же Ангелина…
Рассеянно прислушиваясь к разговору, я надеваю чулок обратно и жду, когда же скандальная блондинка уберется восвояси. Вот уж с кем мне точно не хочется пересекаться в туалете. Она же психованная на всю голову! Зря босс ее сюда вызвал, ой, зря… Хотя, может, он и не в курсе вообще, что она здесь. Он вроде не жалует эту блондинку.
Нафиг она вообще в туалет припёрлась созваниваться с кем-то? Говорила бы в коридоре.
Однако разговор оказывается довольно занятным. Похоже, что Ангелина не чурается шантажировать какого-то мужика, попавшего в трудное положение.
— …ну нет, ты не в том положении, чтобы ставить мне условия, — втолковывает она какому-то Сержу. — Значит так, слушай внимательно и не перебивай! Жди меня на условленном месте. Я скоро подберу тебя, так и быть, выручу из неприятностей. А взамен ты скорректируешь свои планы в мою пользу. Ты знаешь, чего я хочу… да-да, именно так. Пусть она исчезнет! Сразу, как ты получишь свое, понял? Между прочем, тебе это тоже выгодно, меньше зацепок будет… да, именно на его упертость я и намекаю. Хорошо, что ты это понимаешь, Серж. Всё, не дергайся. Жди.
Она с шумным вздохом вжикает молнией сумочки, по-видимому, убирая в нее свой телефон. А затем выходит, уверенно цокая каблуками.
М-да, мне бы ее навыки.
В гримёрке надолго меня не задерживают. Стилисты только поправляют мне растрепавшуюся прическу и надевают на голову диадему с бутафорской заснеженной горой на серебристом ободке.
В морозильную комнату я возвращаюсь самой последней.
— Вставай сюда, пусть вас по-быстрому отщелкают на фото, пока не слишком устали, — командует Боярка, указывая мне на место возле снеговиков. — А то видюхи снимаются долго, и лица будут, как у бурлаков на Волге.
Девчонки уже стоят там, каждая у своего снеговика. Алёна с любопытством тыкает ногтем в морковку, проверяя, настоящая ли, а необыкновенно похорошевшая Катя в небесно-голубом вечернем платье с отсутствующим видом таращится в пол. И такое впечатление, что она чем-то расстроена. Жалеет, что согласилась на съёмки в морозильной камере, что ли…
Фотограф отбирает у нас одеяла, и я снова начинаю стучать зубами.
— Это ненадолго, — уверенно утешает Лебеда, хотя в его лице просматривается некоторое сомнение насчёт своего собственного прогноза.
Царевичев качает головой и набирает внутренний номер гостиничной кухни. Заказывает два термоса — один с горячим чаем и второй с кофе. Вот это я понимаю — продуманный реалист.
