— Твои сестры вернутся обратно вместе с родителями. Кажется, ваш старый вагончик отвезли на утиль… Но не переживай. Договорюсь, и его поставят на прежнее место, как вы привыкли, — он хмыкнул, как самое настоящее чудовище без души, боль моя была ему неважна. — Переступив этот порог сейчас, я больше никогда не позволю тебе вернуться, Каролина.
— Но… — горечь съедала меня изнутри, сомнения убивали. Я должна была думать не о себе, а о семье. И вот он тот вопрос: как далеко мы готовы зайти ради счастья близких? Как глубоко готовы закопать себя?
— За все надо платить, — продолжил Владимир. Капли дождя перестали стекать по голове и лицу. Было явно — он за спиной, держит надо мной зонт. Шепчет в ухо, проникая в самое нутро. — Благодарным людям ты отплачиваешь той же монетой. Не благодарным… Сама понимаешь.
— Тогда, — губы коснулись мочки уха, зубы сжались на ней кандалами. — Иди, Каролина.
Я хотела уйти, мечтала сбежать так сильно, как ничто на свете. Но… Порой приходится быть сильнее, чем хотелось бы. Выбирать. Разве стоит моя жизнь счастья пятерых людей? Разве имею я правда лишать сестер заслуженного покоя?
В чем-то Владимир был прав: за все надо платить. И я разменяла свою жизнь на чужие. Подарила душу в обмен на близких. Зажмурившись и не веря, что творю, медленно вернула ногу на место, на плечи мгновенно упало теплое мужское пальто, окружая запахом власти и желания.
— Идемте, — слова застыли на языке, как расплавленный свинец. Язык немел, буквы забывались, голова разрывалась, — д-домой.
— Умница, девочка.
Месяц спустя
— Как тебе салат из цуккини, Каролина? — вежливо поинтересовалась Валентина, глядя на то, как я уже пять минут ковыряю вилкой в тарелке.
— Пахнет отвратительно, — пожала плечами я, не стесняясь сказать правду, — на вид еще хуже.
Валентина схватилась за сердце, застонав так, будто я призналась в убийстве семи новорождённых детей:
— Это ведь итальянский рецепт!..
— Каролина, — стальной голос Владимира перебил жену, — если тебе не нравится, не ешь. Я попрошу принести что-то другое.
— Но, — Валентина растерянно хватала ртом воздух, — больше нет ничего готового.
— Значит, приготовят, — поставил точку жестким тоном в диалоге старший Орлов, после чего мгновенно встал и ушел.
Марк нежно погладил мое колено под столом. Поморщившись, я тут же его скинула. Тогда настойчивый парень переплел наши пальцы на столе. Наверняка он надеялся, что я не стану отвергать его при маме. Увы, с некоторых пор я не жаждала заслужить уважения этих людей и молча убрала руки, обнимая саму себя.
Владимир вернулся спустя продолжительное время, на тот момент я почти забыла о его внезапном «побеге». В руках мужчины был широкий деревянный поднос.
— Вот, — убрав подальше тарелку с салатом, он расставил вокруг множество мелких посудин со свежеприготовленным омлетом, жаренными сардельками, мясной и колбасной нарезкой. — Ешь.
— Милый, — голос Валентины нервно задрожал, — где ты все это взял? Повара я уже отпустила.
Резкий запах продуктов ударил в нос, как нашатырь. Рецепторы жалобно заныли от такого обилия, дав мощный спазм в желудок. Накрыв ладонью живот, я несдержанно прошептала себе под нос:
— Что они такого туда добавляют? Может, приправы…
— Тебе плохо? — спохватился Марк. — Белая, как мел.
Не в силах больше сдерживать рвотный спазм, я вскочила на ноги и что есть силы побежала в уборную. Последнее время еда совсем редко бывала в моем желудке, так что опорожнять было особо нечего. Приведя в порядок внешний вид, вышла в коридор и застопорилась.
Не хотелось возвращаться за стол. Даже месяц спустя эти люди вызывали у меня отторжение и омерзение. Я не могла смотреть им в глаза, не желала делить одно пространство. Завернув в библиотеку и зарывшись в самую ее глубь с томиком по изучению английского языка, я погрузилась глубоко в собственные мысли, когда голос позади раздался, словно гром среди ясного неба:
— Мы тебя потеряли.
Испуганно обернувшись, я с удивлением заметила поднос в руках старшего Орлова. Сейчас на нем была лишь овсянка и утренние булочки.
— Хочешь ты или нет, — не спрашивая разрешения, мужчина сел напротив, гневно сверкнув глазами, — тебе надо поесть.
— Иначе, — вопросительно изогнув бровь, я саркастично закатила глаза, — вы лишите мою семью спонсорской поддержки, да?
Владимир сцепил зубы так, что те хрустнули. В полумраке его лицо, казалось, вытянулось, словно у зверя. Ноздри раздраженно раздувались, когда он процедил каждую букву:
— Если потребуется, то да.
Орлов нависал надо мной, как скала. Вдавливал в стену позади не терпящим возражения взглядом. Не в силах больше выносить его присутствия, я нехотя выхватила тарелку, демонстративно проглотив огромную порцию безвкусной субстанции залпом.
— Теперь вы можете уйти, — если Орлов и научил меня чему-то, помимо равнодушия ко всему вокруг, так это прожигающему душу взгляду. Теперь я могла ответить той же монетой.
— Я уйду тогда, — и все же чеканить слова холодным басом, пробирая до костей, была прерогатива главы семейства, — когда увижу пустое дно.
Ложка в руках предательски дрогнула. Не от страха, а от общего истощения. Вслед за душой будто умирало тело, само отказывалось работать.
Владимир изменился в лице, тяжело выдохнув. Молча он выдернул тарелку из моих рук, теперь ложка была в более надежной хватке.
— Что вы… — стоило распахнуть рот, как он наполнился овсянкой. — Я ведь сама могу…
— Ешь. Молча, — выгнув голову в бок, Владимир будто бросал мне вызов. Я была слишком слаба, чтобы принять его. И первым чувством, проснувшимся ото спячки
