права.
— Да понимаю я. — Подруга отводит взгляд.
В самом начале она думала, что так и будет, но Аличев вдруг отказался работать вместе с женой, и они тогда очень сильно поругались по этому поводу.
— Только я сама не хочу, чтобы Славик мне постоянно тыкал, что это я сделала не так, а это не эдак. Тут я сама себе хозяйка. Мы с ним не выживем на одной территории.
— Как же вы живете вместе?
— А вот так и живем: он на своей работе, я на своей, а вместе мы ужинаем, спим, иногда завтракаем. И при этом успеваем поругаться.
— Что опять?
— А, — отмахивается Дана. — Домашние мелочи. Ты как?
— Как видишь. Чай с тобой пью.
— Так теперь только чай и можно. Эх… За-ви-и-ду-ю! Зарази меня, а?
— Думаешь, получится?
— А фиг его знает. Надо же что-то делать, если от моего Славика толку никакого.
— Дана!
— Слушай! — Данка чуть не подпрыгивает на месте, и ее глаза загораются лихорадочным блеском.
Я слишком хорошо знаю этот блеск, и мне уже заранее не нравится, что она сейчас скажет.
— Юляш, а давай к гадалке сходим? А? Ну той самой. — Заговорщически выдает Дана и наклоняется вперед. — Я про беременность спрошу, а ты про…
— Про что, Дан? — перебиваю подругу.
— Не знаю… — Тушуется. — Вдруг вы будете вместе.
— С кем?
— С Богданом.
— С чего вдруг? Он уже женат. Же-нат. Понимаешь?
— Люди разводятся, между прочим.
— Ага! — фыркаю. — А потом женятся на случайных попутчицах, — усмехаюсь. Дана иногда такая наивная.
— А почему бы и нет? Он же собирался поговорить с Дашей.
— Мало ли что он собирался…
— Ну, Юль. Ну давай сходим, а? Пожалуйста! — Аличева смотрит на меня умоляющим взглядом. — Я боюсь одна идти. — Признается.
— Не знаю, — отвечаю уклончиво.
Но ночью мне снится, как Богдан зовет меня по имени, старается дотянуться, но не может. И я просыпаюсь в холодном поту.
«Дана, я записала нас к Инайят», — отправляю сообщение Аличевой.
«Инайят Гадирова», — читаю на рекламном флаере. — «Ведунья древнего рода. Предсказательница. Гадалка». — Выведено золотым тиснением на темном фоне.
Если верить отзывам, Инайят достаточно известная личность, причем не только в нашем городе. Хотя, как мне кажется, в любом городе «такого добра» хватает, и я уже начинаю жалеть, что поддалась своему порыву. Не понимаю, что на меня нашло, ведь в подобную чепуху я никогда не верила.
— Дана, я, наверное, не пойду.
— Але?! Я что зря «раскидывала» своих клиентов? — возмущается Аличева.
— Ты иди, а я не пойду.
— Почему?
— Не знаю. Вдруг она «увидит», что я беременна? — шепчу подруге на ухо.
— И что?
Но на вопрос Даны отвечаю не я.
— Твое положение видит любой, кто располагает даже самыми слабыми умениями видеть поля человека, — раздается позади спокойный грудной голос.
Мы с Аличевой, как по команде, поворачиваемся и смотрим с открытыми ртами на высокую, стройную женщину, довольно красивую, смуглую и, что удивительно, намного моложе, чем я себе представляла. Она примерно одного возраста с моей мамой. Кроме темно-красного платка, повязанного чалмой и скрывающего волосы своей обладательницы, по внешнему виду совершенно нельзя сказать, что перед нами представительница редкой и достаточно необычной профессии.
Хочу спросить: «Это как?», но вместо этого тупо хлопаю глазами.
— На твою ауру накладывается еще одно поле — поле эмбриона, которое постепенно растет. И, чем больше становится срок, тем ярче видны витки, — отвечает на мой немой вопрос Инайят.
Я так понимаю, это она и есть.
— Именно поэтому очень сильна связь мать-дитя, потому что их поля долгое время слиты практически в одно целое.
Мы с Даной получаем кусочек очень странной, но довольно интересной информации.
— В виде небольшого исключения вы можете зайти вместе. — Разрешает она, видимо, заметив мою неуверенность, и жестом приглашает пройти в смежное помещение.
Мы переглядываемся с Данкой.
— Нет, я, пожалуй, потом, — отказывается подруга, заставив меня удивиться. Я ведь искренне верила, что знаю все ее секреты, но подумать, что скрывает от меня Аличева, не успеваю.
В просторной светлой комнате, стоит круглый стол и два кресла. Озираюсь по сторонам, но ничего такого я не вижу. Здесь все не так! Самая обычная комната, без лишних декораций, амулетов, и прочей атрибутики, намекающей на что-то сверхъестественное. Почему-то я представляла себе помещение совсем другим, более мрачным и устрашающим, да и саму Инайят грузной старой теткой. Замечаю, как она приподнимает уголки губ в еле заметной улыбке. Она и мысли читать умеет?
— Именно так думают девяносто восемь процентов моих посетителей.
— А остальные два? — спрашиваю прежде, чем успеваю подумать. — Извините.
Отмахивается на мое извинение.
— Остальным двум абсолютно все равно. Прошу. — Жестом предлагает мне сесть.
Я еще раз оглядываюсь и занимаю кресло.
Взгляд Инайят сканирует меня, и мне кажется, что она видит насквозь: мои мысли и самые тайные желания, в которых я даже сама себе боюсь признаться.
— Что ты хочешь знать?
Мне сложно ответить на вопрос однозначно.
— Мой… — Хочу сказать «ребенок», потому это самое важное, что меня интересует в первую очередь, но слова застревают в горле.
— Ты хочешь знать, как пройдет беременность и рождение ребенка, которого ты носишь?
— Да, — отвечаю почти беззвучно.
На стол веером ложатся несколько карт.
— Твой ребенок родится абсолютно здоровым и в положенный срок. Вот Луна, а вот Солнце, а между ними ровно семь карт. Роды естественные, пройдут нормально. Ни тебе, ни ребенку ничего не угрожает. — Инайят произносит слова медленно, певуче, словно и правда «считывает» информацию с каждой открытой карты.
— А… его отец. — Я замолкаю на полуслове. В голове крутится столько вопросов: женился ли он, поверил ли мне про аборт, а может, и думать уже забыл. Но самый главный: а если он узнает, что я ему солгала. Только ни один я не могу произнести вслух, потому что не имею никакого права даже думать о нем.
Инайят откладывает карты, кладет руки на подлокотники кресла, откидывается назад и закрывает глаза. Проходит некоторое время, прежде чем услышанные слова заставляют меня замереть.
— Твой ребенок будет очень похож на своего отца. Что бы мы не делали, как бы ни старались изменить будущее, все равно в определенное время каждый будет там, где он должен быть. — Такой ответ заставляет похолодеть мое сердце.
Значит, и Даша, и папа, если увидят, то смогут догадаться… обо всем. Только допустить этого никак нельзя. Получается, что мои слова, сказанные Богдану в порыве, оказываются пророческими. «Накаркала», как сказала бы мама. И я уже жалею, что произнесла те слова вслух,
