молчат?
— Юль, а ты раньше с папой часто созванивалась?
— Нет, но…
— Вот видишь! Нет! — перебила меня Аличева и многозначительно подняла палец вверх. — А когда гостила у него, он тоже с тобой за ручку везде ходил?
— Нет. Мы почти не виделись. Он все время работал.
— Вот! Оказывается, люди работают, а не занимаются всякой ерундой в виде самобичевания. Хватит уже казнить себя. Что сделано, то сделано. Все, мать! Радоваться надо.
— Я радуюсь, Дана.
— А стыдно пусть твоему Богдану будет. Потому что, зная о твоей беременности, он даже не поинтересовался о тебе. Ни разу! — Наверное, в тысячный раз повторила Дана.
— Я же сама сказала ему, что буду делать аборт.
— И что? А поинтересоваться, у него язык отсохнет?
— Так и моего номера у него нет…
— Захотел бы — нашел. Не надо его защищать. Нормальный мужик должен думать и о том, с кем он спит, и о последствиях, между прочим. А не вот это вот: «Я поговорю с Дашей», — передразнила Аличева. — Сволочи они все!
Подруга была слишком категорична и… нетерпелива, потому что с каждым новым месяцем ее настроение потихоньку падало. Дана с завистью косилась на мой растущий живот и вздыхала.
— Заинька, ты уж скажи там своим, что я тоже хочу ляльку, — шептала она моему животику. — И вы играть вместе будете. Тетя Дана тебя за всех, за всех любить будет. Никому в обиду не даст. Ты только подруженьку себе выбери, а? Или дружочка. Или обоих сразу, — уговаривала она мою малышку.
До родов оставалось совсем немного, и каждое мое утро начиналось со звонка подруги и ее слов: «Привет, как дела? Еще не родила?»
— Ты в декрет, вообще, собираешься? — ворчала на меня Дана с мамой на пару.
— Дана, какой декрет?
— Заслуженный.
— Кто мне его оплачивать будет? А кормить потом, пока я не смогу работать? Нет. Пока я в состоянии — буду работать. Тем более сейчас самый пик продаж. Дана, мне деньги нужны.
Я работала риэлтором в агентстве недвижимости чуть ли не с самого его основания. Первое время было сложно. Но за четыре года мы набили себе репутацию. Сейчас наше агентство разрослось и занимало не последнее место на рынке недвижимости. Поэтому терять это место я совершенно не хотела.
— А кому они не нужны? Но и о себе думать тоже надо. А ты, как русский тяжеловоз, все на себе тащишь!
Только Аличева могла назвать меня беременной тягловой лошадью. Подруга, называется!
— И ничего я не тащу. На самом деле все не так сложно, как ты себе представляешь.
— Конечно, не сложно. Особенно, бегать по адресам в твоем положении.
Спорить с ней было совершенно бесполезно.
К рождению моей малышки было все давно готово. УЗИ показало, что родится девочка, хотя мама упрямо твердила, что у нее должен родиться внук.
Моя девочка родилась в первый день лета. Я переходила почти неделю, но мама ужасно радовалась, что май прошел, и «маяться» из-за даты рождения мой ребенок не будет. Не знаю, откуда она это взяла. Я только знала, что в мае обычно не женятся. А на рождение ребенка такие приметы не распространяются.
Погода в этот день устроила настоящее светопреставление. Сначала гремел гром, который было слышно даже через закрытые стеклопакеты. Сверкали молнии, электричество «моргало», и я серьезно опасалась, что все перемкнет, и мне придется рожать в темноте. Несмотря на день, было очень темно из-за затянутого грозовыми тучами неба. И как раз во время последнего периода родов все резко стихло.
— Вот это радуга! Такая огромная! — завороженно сообщил женский голос.
Я была настолько измотана, что у меня даже не хватило сил повернуть голову в сторону окна. А потом я услышала крик моей крошки.
Радуга… Яркое напоминание о моем первом полете и о Богдане всколыхнуло в душе спрятанные чувства, и слезы сами покатились из глаз.
— Так, мамочка, прекращаем истерику. Смотри, какая у нас красотка! — Мне на грудь положили мою малышку.
— Смотрите! — Прозвучало так громко, что, вместо того чтобы посмотреть на свою дочь, я повернулась в другую сторону.
За окном крупными хлопьями шел снег. Снег в начале лета…
— Снежана… — прошептала я пересохшими губами, гладя по спине, крошечное создание, которое мне подарили небеса.
Богдан
— Здаров, дружище! Ты как? — спрашивает Павел, крепко пожимая мою руку.
— Нормально.
— «Нормально», — передразнивает. — А по виду не скажешь.
Здесь я с ним полностью согласен. Это обычная отговорка, потому что ничего нормального в моей теперешней жизни совершенно нет.
— Богдан, ты счастливый мужик. У тебя, вон, семья, дом, пес даже есть, — не унимается Павел, показывая на маленькое лохматое недоразумение с кучей разноцветных бантиков на голове, которое даже и собакой назвать сложно. Противно тявкающее, как резиновая детская игрушка, где попало писающее, и вечно путающееся под ногами создание. По крайней мере я уже несколько раз совершенно нечаянно имел неосторожность «отправить в полет» противную собачонку, решившую проскочить между моих ног, когда я проходил мимо.
— Как там ее? — спрашивает Павел. — Карамелька? Конфетка?
— Ириска, — называю кличку этого лохматого чудовища, скалившего свои мелкие зубешки на Бессонова.
— Точно! Ириска! У-у-у, зверюга.
Павел Бессонов — мой бывший одноклассник и лучший друг. По крайней мере, именно об этом свидетельствовали школьные фотографии, где на многих мы рядом. Сам же я этого ничего не помню, и знаю только из его рассказов, как, собственно, и всю мою прошлую жизнь.
* * *
Я очнулся в больничной палате, совершенно не осознавая кто я и как здесь очутился. Молодая девушка и Павел все время были рядом. Они приходили каждый день, и Паша рассказывал мне мое прошлое. Девушка все время держала меня за руку, с надеждой глядя на мое забинтованное лицо и голову. Я почему-то считал, что она моя младшая сестра, но она оказалась невестой. Невестой, которую я совершенно не узнавал. Как мне сообщили, я попал в аварию прямо накануне нашей с ней свадьбы, когда ехал в аэропорт.
— Паша, — позвал я друга, дразнившего собачонку моей жены.
— Бес. Ты всегда меня звал Бес, — снова напоминает мне он, а мне как-то странно называть его таким прозвищем. Павел никак не ассоциируется у меня с нечистой силой, а первый слог его фамилии, еще не повод обзывать человека. — А Пашкой называл, когда мы ссорились.
— Бес… — Я пробую на слух новое сочетание звуков, но никаких моих воспоминаний не появляется. — Ты так и не узнал, зачем я ехал в аэропорт?
— Нет, Дан. Ты ничего не
