объяснил, сказал, что все расскажешь потом, но…
— Ясно.
— Я думал, что ты опять опаздывал.
— Опять?
— Ну да. Первый раз ты реально опаздывал на самолет, и я в шутку предложил «задержать» рейс. — Бессонов работает авиадиспетчером в нашем аэропорту. — Правда, тогда он и так задерживался, но тебе я этого не сказал. Прости. За то ты верил, что я почти Бог…
— Меня точно не было в списках пассажиров? — перебиваю его самовосхваления.
— Точно. Я же тебе это уже говорил. Дан, у вас на утро была назначена регистрация, куда бы ты улетел? Если, конечно, ты не собирался свалить с собственной свадьбы. — Бессонов смеется своей шутке.
Только я не разделяю веселость друга. Сейчас он приходит в разы реже, чем раньше, но каждый свой выходной навещает меня, несмотря на недовольство моей жены.
Жены.
Я так и не смог привыкнуть к тому, что когда-то любил эту девушку. Дарья хорошая и добрая. Она не желала слышать никакие разумные объяснения, что такой, почти беспомощный калека, каким я стал, ей совершенно не нужен. Ее слезы и вера, что я обязательно ее вспомню, заставили меня согласиться на брак, который не состоялся исключительно по моей вине. И все бы ничего, ведь я сам видел доказательства в виде моих школьных фотографий, моих документов, подписей и прочего — все это говорило, что это моя жизнь. Только я ее совершенно не помнил, и словно проживал каждый новый день за какого-то другого человека, не испытывая при этом никаких чувств.
Мои кости срослись, гипсы сняли, и мне бы радоваться, что я вообще остался жив и не получил никаких физических увечий. Но такая жизнь, когда ты не помнишь себя, это не жизнь. По крайней мере, мне почему-то казалось, что я что-то потерял, что-то очень важное, но только что, вспомнить пока никак не удавалось. И, как бы я не мучил расспросами Бессонова, заставляя по многу раз повторять одно и то же, ничего, абсолютно ничего, не давало никакого толчка к моим настоящим воспоминаниям. Именно воспоминанием, а не тому, что я смог узнать.
Врачи тоже разводили руками и просили набраться терпения. Человеческий мозг, несмотря на развитые технологии, все еще хранил много неизученного, и не всегда «реагировал» так, как прогнозировали медицинские светилы. По моим показаниям никаких проблем не должно быть, но проблемы как раз были. И все, на что я мог рассчитывать — только на благоприятные условия, которые помогут мне вспомнить все.
Благодаря терпению Дарьи и ее отца я очень быстро разобрался с работой, которой занимался раньше. Единственное, до чего меня пока не допускали, оставались командировки, но про них Дарья ничего не хотела слышать. Хотя я сам был не против вырваться. Куда? Этого я не знал. Но здесь Дарья оказалась непреклонна. «Снова рисковать своим мужем я не собираюсь», — говорила она отцу. Игорь Алексеевич вздыхал, но был вынужден с ней соглашаться, и поэтому я все свободное время, которого у меня стало слишком много, был привязан к дому, где совершенно ничего не чувствовал.
* * *
Бессонов подходит к камину и берет в руки свадебную фотографию в серебряной рамке с гравировкой «Вместе навсегда», долго разглядывает что-то в ней, а потом поворачивается ко мне.
— Даша здесь такая счастливая, — замечает он. — Она очень долго ждала эту свадьбу.
Да, Дарья, и правда, тогда была счастлива за нас обоих. Я же совершенно не понимал, что происходит. Вроде бы все правильно, и в то же время — противоестественно.
На полную реабилитацию после аварии у меня ушло больше четырех месяцев. Врачи, все как один повторяли, что я родился «в рубашке» и только благодаря чуду, вообще, остался жив. Все это время Даша была всегда рядом. Такая жертвенность с ее стороны, действительно, говорила об очень глубоких чувствах. И мне ничего не оставалось, как «поверить», что и у меня к ней были такие же чувства.
Скоро полгода как мы женаты. Наша свадебная церемония прошла не с такой пышностью, с какой была запланирована в самом начале. Так сказал мне Игорь Алексеевич. Намного скромнее. Но Даша радовалась даже этому. Я передвигался уже сам, но еще при помощи трости, которая, кстати, видна на фотографии. Сама Даша считала трость солидным дополнением к моему свадебному костюму.
За прошедшее время счастья в нашей семье не прибавилось. Дарье очень быстро надоело сидеть дома. Да и собеседник из меня не самый душевный, учитывая, что общих тем для разговоров у нас с ней не было. Она оптимистично делилась планами на будущее, а я пытался понять, что же нашел в ней тот, прошлый я, раз так любил, собираясь жениться. Дарья очень красивая девушка, но даже ее молодое соблазнительное тело, не вызывало внутри меня никаких откликов. На мой вопрос: «Были ли мы с ней близки?» я получил утвердительный ответ, и Даша, облизав свои пухлые губы, обольстительно улыбнулась.
— Я уверена, что ты все вспомнишь, дорогой, — шептала она на выдохе. — А если нет, то у нас впереди целая жизнь, чтобы начать все сначала.
Только «все начать сначала» у меня не получилось, и чем больше проходило времени, тем сильнее мы отдалялись друг от друга. Я начал пропадать в офисе, работая над новым проектом, раз курировать уже запущенные из-за своей «подписки о невыезде» теперь не мог. Всем этим теперь пришлось заниматься Игорю Алексеевичу, а мне вместо него оставаться на месте. Дарья несколько раз приезжала в офис, напоминая о конце рабочего дня, но быстро устала возвращать заработавшегося мужа домой, а в последний месяц и сама частенько задерживалась у подружек.
— Дан, может, вам ребенка завести? — Вдруг предлагает Бессонов. — Дети обычно скрепляют отношения.
— Паша, Дарья сама еще, по сути, ребенок, и у нее уже есть Ириска.
Моя жена так мечтала об этой зверушке, что, когда это недоразумение появилось в доме, ее счастью не было предела. Даша первую неделю носилась со своей собачонкой как с грудным младенцем, но постепенно азарт пропадал, а сейчас Ириска все чаще оставалась дома одна, а Даша забывала с ней даже погулять. И я не уверен, что и ребенка не будет ожидать та же участь.
— Нет, ну а что?
— Все забываю спросить, а ты сам почему не женат? — Вопрос бестактный, но, учитывая, каким бестактным был его совет, и мою амнезию, то мы почти в расчете.
Павел не мигая смотрит на меня, но это не ответ. Его прошлого я тоже не помню.
— Я был женат. Мы развелись.
— А дети есть?
