Мали тащит за собой задыхающуюся Лейкин. Каждый вдох у нее неглубокий, и она пытается выпустить гораздо больше воздуха, чем вдыхает. Кэм в панике смотрит на сестру и Мали.
— Что, черт возьми, происходит?
Я готовлюсь к тому, что будет дальше, и первая моя мысль — это все произошло по моей вине. Трахнуть ее, а потом оставить там — вот до чего я ее довел. До вечной панической атаки. И даже несмотря на то, что я сейчас в ярости, один ее вид затрагивает те части меня, которые я стараюсь держать в тайне.
— Я не могу заставить ее успокоиться, — говорит Мали. — Каждый раз, когда я даже приближаюсь к нормализации ее дыхания, она снова закручивается в спираль.
Лейкин схватилась за грудь, похоже, что она испытывает самую сильную боль в своей жизни.
Кэм берет ее за руки и располагает так, чтобы она была вынуждена смотреть на него. — Лей, дыши. Ты должна дышать. — Но это не помогает, и она начинает падать на пол. — Черт. Мы должны отвезти ее в больницу?
Да, я не могу этого сделать. Я не могу сидеть и ничего не делать, пока она разбивается в пух и прах. Даже если она довела меня до такого состояния, я должен что-то сделать.
Я перепрыгиваю через спинку дивана. — Двигайся.
Кэм отползает в сторону, когда я падаю на колени перед Лейкин. Она смотрит на меня с таким страхом в глазах, какого я никогда не видел. Я хватаю ее и притягиваю к себе, прижимая ее голову к своей груди, чтобы она могла слышать биение моего сердца.
— Сосредоточься на моем дыхании, — говорю я ей. — Ты потеряешь сознание, если не будешь получать достаточно кислорода, а ты этого не хочешь. Не обращай внимания на все остальное и сосредоточься на мне.
В нос ударяет запах ее шампуня, и я ненавижу то, что он все еще действует на меня. Мне очень хочется поцеловать ее в макушку, как, я знаю, она любит, но я не даю себе этого сделать. Это было бы слишком для меня.
Слишком много и слишком рано.
Проходит минута, но ее дыхание начинает успокаиваться.
— Вот и все, — пробормотал я. — У тебя получилось.
Если Вселенная хотела меня помучить, то у нее это получилось. Лежать всю ночь в своей постели и уничтожать себя мыслями о ней было бы лучше, чем это. Ощущение того, что она находится в моих объятиях, нуждается во мне так же, как я всегда нуждался в ней, напоминает хождение по натянутому канату — с высоты в тысячу футов и сотней голодных тигров подо мной.
Когда она наконец преодолевает самый сильный приступ паники, который я когда-либо видел, я чувствую, как она начинает отступать от меня, и мне приходится заставлять себя отпустить ее. Она проводит пальцами по своим волосам, напоминая мне о том, как я дергал ее раньше.
Прекрати, мать твою.
Кэм и Мали с облегчением смотрят на нас, когда мы все садимся на диван. Лейкин прислонилась к Мали, как будто только она удерживает ее в целости и сохранности, и я ненавижу тот факт, что теперь она полагается не на меня. Но, опять же, я не давал ей никаких оснований полагать, что она все еще может это сделать.
— Ладно, когда ты успокоилась, расскажи мне, что произошло, — говорит Кэм.
Ну, по крайней мере, когда он вырубит мою задницу, я получу несколько минут покоя. Но, опять же, мысли о Лейкин имеют свойство преследовать и мои сны. Остается только надеяться, что он не станет бить по ребрам. Сейчас они могут вынести не так уж много.
Глаза Лейкин встречаются с моими, прежде чем она отводит их, и я понимаю, что мне крышка. — Я даже не знаю, с чего начать.
— Хорошо бы с начала.
Мали сужает глаза за этот умный комментарий.
— Черт, ладно, — вздыхает Лейкин. — Мне кто-то угрожает. С тех пор, как я уехала.
У Кэма отпадает челюсть. — Что за хрень? — Он поворачивается ко мне. — Ты знал об этом?
Я не могу понять, радуюсь ли я тому, что речь идет не обо мне, или беспокоюсь о том, что еще могло привести ее в такое состояние. — Я не знал до сегодняшнего вечера. Она держала этот маленький секрет при себе, как будто мы не имеем права знать.
— Не будь придурком, — усмехнулась Мали. — Я люблю тебя. Ты мне как брат. Но я не собираюсь сидеть здесь и слушать, как ты грубишь ей.
Конечно, блядь, нет. Неужели она не понимает, что Лейкин бросила и ее тоже? Что даже то, что они были лучшими подругами большую часть своей жизни, не имело для нее достаточного значения? Как будто в тот момент, когда Лейкин вернулась, Мали ослепла от всего этого, и они снова стали такими, какими были всегда.
Только не со мной.
Я не дам ей силы снова так сломать меня.
Вместо того чтобы извиниться, я показываю Мали средний палец.
— Хочешь, чтобы тебе засунули это в задницу? Потому что это можно устроить, — угрожает она.
— Ладно, — вмешивается Кэм. — Нам не нужно, чтобы вы сейчас нападали друг на друга. Лейкин, что ты имеешь в виду, когда говоришь, что кто-то угрожает тебе?
Ее дыхание затруднено, что является следствием гипервентиляции. — Они знают о том, что случилось с Монти. Поэтому я и ушла. Они угрожали, что если я не уеду, то Хейса обвинят в убийстве. — Она снова начинает плакать. — Я не могла этого допустить. Слишком много людей, которые были бы опустошены этим.
Я закатываю глаза, заставляя себя отвести взгляд. Дело не в том, что я не ценю то, что она сделала для меня. Какая-то часть меня ценит, но ее пересиливает гораздо большая часть, которая просто хочет крикнуть ей в лицо, что она должна была сказать мне об этом.
— Лей, дыши, — напоминает ей Кэм, и она снова начинает делать длинные медленные вдохи, чтобы успокоиться. — Мне кажется, в этом гораздо больше смысла, чем в том, что ты просто случайно ушла, но почему ты не пришла к нам? Мы могли бы тебе помочь.
— Потому что мне не разрешили, — объясняет она. — В моей машине лежал конверт с фотографией, сделанной в ту ночь. Явное доказательство того, что Монти был мертв, а Хейс был замешан в этом. А на обратной стороне конверта были три правила, которым я должна была следовать, если хотела, чтобы он не попал в тюрьму.
— Какие три правила? — спрашивает Кэм, чтобы мне не пришлось этого делать.
Лейкин перечисляет их так, словно они выжжены в ее мозгу. — Уехать от Хейса и покинуть Колдер-Бей. Не вступать в контакт. И, наконец, не позволять ему узнать, что я уехала по какой-либо причине, кроме как по собственному желанию. Я нарушила первое и второе правило в тот день, когда вернулась, и я нарушила третье правило сегодня вечером — вот почему я думаю, что дерьмо попало в вентилятор.
Он смотрит на меня, наконец-то понимая, для чего мне понадобилось отвлечься. Мои брови на секунду поднимаются в знак подтверждения, и он снова поворачивается к сестре.
— Ладно, что ты имеешь в виду под «дерьмо попало в вентилятор»?
Она снова начинает расстраиваться, а Мали проводит рукой по ее спине, чтобы успокоить. — Я вернулась в свой номер в мотеле, а на кровати меня ждала еще одна записка.
Мали лезет в сумку и достает конверт, передавая его Кэму. У него напрягается челюсть, когда он смотрит на него, а затем передает его мне.
Тебя предупреждали.
Что будет дальше, зависит от тебя.
Господи. Кто, черт побери, мог настолько интересоваться ею, чтобы наблюдать за ней спустя столько времени? Неужели им действительно нечем заняться?
Я бросаю конверт на журнальный столик и отпиваю глоток пива, а Лейкин продолжает. — Я пыталась уехать. Я бросила вещи в машину и попыталась уехать, надеясь, что еще не слишком поздно. Что я могу просто уехать, и все будет хорошо.
Она делает паузу, и я замираю от боли, которая возникает, когда я понимаю, что она снова пыталась уехать, не сказав мне ни слова. Не то чтобы я сделал что-то, кроме того, что заставил ее почувствовать, что она должна уйти. Тем не менее, боль в груди осталась, и это не от ушибленных ребер.
— Когда я выехала из города, какой-то газ заполнил мою машину. Он был странным. Ничего подобного я раньше не чувствовала. У меня сильно закружилась голова, и я остановилась на обочине. Но не успела я выйти из машины, как потеряла сознание. А когда очнулась, то оказалась снова в черте города, а это было в моей машине.
