С этими словами удивительный дед слегка шевельнул коленями — и меланхоличная лошадка неторопливо двинулась прочь, шурша разнотравьем. Рой изумленно посмотрел на Лори.
— Это же… это… Это что же — дядя Фрэнк Хоган?! Он живой?!
Лори пожала плечами.
— Как видишь.
— Но ему же лет сто! Он был стариком, когда я был мальчишкой!
Лори засмеялась.
— Дяде Фрэнку весной исполнилось девяносто восемь. Он неплохо себя чувствует, только иногда спину ломит — к похолоданию. Я пыталась назначить ему электрофорез, но он с возмущением отказался. У него всю жизнь одно лекарство — кукурузное пойло с травками. Внутрь, снаружи и в качестве диеты.
— Поразительно! А его оболтус…
— Это его правнук. Тоже Фрэнк, кличка Малой. Он у Гая на ранчо работает, один из лучших загонщиков в штате.
— Погоди, а что дядя Фрэнк говорил насчет грозы и старой ведьмы?
Лори стянула растрепанные волосы резинкой и направилась к машине, объясняя на ходу:
— Ты просто не знаешь. Индейцы вернулись. Небольшое племя апачей чирикахуа пришло от Рио-Гранде. Саиранн-ха — это их святая женщина, проще говоря, колдунья. Я к ним ездила, знакома с ней. Очень интересная тетка. Как и все индейцы, разбирается в следах, предсказывает погоду, читает прерию, словно книгу. Мне у них понравилось. Если захочешь, съездим как-нибудь.
— Но гроза в такой день…
— Знаешь, индейцы почему-то всегда оказываются правы. Лично я всегда к ним прислушиваюсь. А дядя Фрэнк… он столько лет ездит по прерии, что разбирается во всем этом не хуже апача. Эх, теперь пойдет разговор… не остановишь.
— Ты имеешь в виду…
— Нас с тобой. Дядя Фрэнк — наипервейший сплетник.
— Лори, мы взрослые люди и имеем право…
Девушка неожиданно остановилась и сердито посмотрела на Роя. Серые глаза сверкали.
— Имеем право на что? Развлечься от нечего делать? Знаешь, зря мы это сделали.
— Начинается! Лори, к твоему сведению, я тебя насильно в кусты не тащил…
— Еще скажи, что я сама на тебя вешаюсь, и будет совсем как в плохом кино.
— Погоди. Как мне кажется…
— Садись за руль.
— Хорошо, но я все равно договорю. Как мне кажется…
— Доезжай до высохшего русла и поворачивай направо.
— Как скажешь, но с мысли ты меня не собьешь. Так вот, мы, как мне кажется, с обоюдным удовольствием…
— … И по договоренности обеих сторон…
— … занимались любовью…
— … что является обычным отправлением физиологических потребностей и ни в коей мере не накладывает на участников процесса никаких обязательств.
Рой обиженно посмотрел на Лори.
— Я хотел сказать совершенно не это!
— А я это вижу именно так! Рой, ты всю неделю своего пребывания здесь при каждом удобном случае твердишь, что скоро уедешь. Потом предлагаешь мне стать твоей подружкой на время пребывания в городе. Скажи, пожалуйста, а как мне жить после этого дальше? Как терпеть перешептывание за спиной? Это тебе не Чикаго, это Литл-Сонора! Здесь нельзя просто уйти в поля с парнем, чтобы об этом никто не узнал.
— Лори…
— Что — Лори? Я тебя ни в чем не обвиняю и ни о чем не жалею, если хочешь знать. Но продолжения не будет. Я не желаю после твоего отъезда ходить в статусе «бабы, которую бросил Рой Роджерс».
— А если я не собираюсь тебя бросать?
— Что?
— Поедем со мной в Канаду. Я провел совместно с тобой несколько операций, в том числе пару действительно сложных. Ты — спец высокого класса. Нам с тобой комфортно и легко работать в тандеме. Если ты попадешь в современную клинику, если у тебя появится возможность приобрести новый опыт… через несколько лет ты станешь одним из лучших специалистов в стране, я уверен…
Лори прервала его тихо и мрачно:
— Рой, постарайся перестать слушать только самого себя и врубись в то, что говорю тебе я. В Чикаго у меня была клиника, была возможность, опыт и бла-бла-бла. У меня было все. Я вернулась в Литл-Сонору не потому, что меня вызвала одинокая старушка-мать, не потому, что мне пришлось чем-то жертвовать… Я люблю этот город, понимаешь ты? И профессию свою люблю, в том числе и за то, что помогать людям можно везде! Независимо от условий, клиники, фигиники и прочей муры.
— Лаура…
— Ты же сам ездил в Афганистан и Ирак. Ты оперировал в Бангладеш под открытым небом, нам об этом показывали учебный фильм! Почему же ты не понимаешь меня, почему так стремишься именно в Канаду…
Рой молчал, растерянно вцепившись в руль. Странно, до встречи с Лори Флоу он не испытывал ни колебаний, ни сомнений в правильности выбранного пути. Он хотел стать лучшим в профессии, хотел добиться определенных высот, хотел получать за это соответствующее вознаграждение, жить так, как он сам для себя выберет…
Почему все перевернулось у него в голове после недельного общения с Лаурой Флоу? И Канада больше не кажется таким уж привлекательным местом работы, и современная клиника в Торонто не манит, и квартира, которую он уже подобрал себе по Интернету в самом центре города…
Лори перевела дух и сказала совершенно спокойно, буднично и немножко отчаянно:
— Все дело в том, что ты мне очень нравишься. Слишком нравишься. Я влюбилась в тебя, когда была маленькой девочкой — потому и таскалась за вами с Филом хвостиком. Потом ты уехал… мне было одиннадцать лет. Я понятия не имела тогда о гормональных бурях и прочей химии, меня просто всю распирало, как воздушный шарик с гелием. Хотелось плакать и смеяться одновременно, визжать, кусаться, драться, прижаться к кому-нибудь… И во всех снах — ты, ты, ты. Только ты.
Рой молчал, потрясенный. Лори словно впала в транс, не замечая его. Говорила горько и умиротворенно, как будто прощалась с чем-то…
— Маме и папе было не до меня. Я часто думаю, почему папа ушел? Они с мамой были влюблены друг в друга, как подростки. Тогда у них был очередной медовый месяц. А потом папа вдруг ушел. Потом родилась Салли… Я только много лет спустя задумалась — может, нельзя так сильно любить? Любовь просто не помещается в тебе, выхлестывает наружу, и тогда приходится убегать от того человека, которого любишь, как можно дальше убегать, иначе сердце разорвется от любви…
Мама до сих пор любит папу, я уверена. Она никогда в жизни про него не сказала ни слова с настоящей ненавистью — хотя в выражениях не стеснялась. И еще мне кажется — она до сих пор знает, что с ним происходит в каждую минуту его жизни. Понимаешь, они ТАК любили друг друга, что стали — одно.
Мама растила Салли, а я росла сама по себе. Я все в себе держала, я так привыкла. Я и сейчас ничего им не рассказываю, хотя и очень их люблю. И тогда я продолжала думать про тебя…
