Керк собрался уходить.
— За вами пришлют машину, я позвоню.
— Спасибо. — Последние полчаса — в джипе, в больнице, в толпе — мы составляли единое целое, и мне не хотелось, чтобы этому пришел конец. — Может, я могла бы что-нибудь сделать здесь для Че Муды…
— Никакой необходимости: не стоит беспокоиться. — Керк снова превратился в отчужденного хозяина поместья, не более. — Это в самом деле не ваша обязанность.
— Если бы я не поступила так глупо с пулеметом…
Керк передернул плечами.
— Все могло обернуться еще хуже. Бандит, вероятно, поджидал удобного случая. Думаю, он очень раздосадован.
Керк говорил с такой обыденной интонацией, будто речь шла о каком-то спортивном состязании, а не о драматическом моменте, едва не приведшем к гибели человека. Я уже знала, что такой уловкой Керк постоянно воздвигал барьер между нами.
— Вы что, советуете мне просто забыть о происшедшем?
Керк открыто посмотрел на меня и сказал:
— А разве это не великое благо в нашей жизни забыть?
Он поднялся по ступенькам в контору, и я услышала, что он вызывает Хуссейна. Время шло к обеду, однако Керк со мной не поехал. Когда машина тронулась с места, я успела заметить, что он сидит за столом и смотрит прямо перед собой в стену, и поняла: теперь и он не сможет забыть о случившемся. Так же, как и я.
На Гурроч-Вейл сиеста продолжается с двенадцати до четырех часов дня. В эти часы на рощи гевеи опускается гробовая тишина. Создавалось впечатление, что зной, окутывающий землю, не позволяет подняться от нее ни единому, звуку. Не имея привычки к сну в дневное время даже в обычной обстановке, я всякий раз после ланча беспокойно блуждала по бунгало и искусственно возбуждала в себе неприязнь ко всему, что видела. Еще находясь под впечатлением утренних событий, я с готовностью согласилась на предложение не ехать на съемки во второй половине дня. И это оказалось неверным шагом. В работе я могла бы восстановить душевное равновесие, а бродя по пустому безмолвному дому, я все глубже и глубже погружалась в меланхолию. И это настроение стало причиной дальнейших неприятностей.
Дэн постучал в дверь моей комнаты, когда я не очень успешно пыталась разгладить свое черное вечернее платье. Когда человек в депрессии, у него не получается даже самое простое.
— Оставь дверь открытой, — сказала я ему. — Не хочу, чтобы меня компрометировали.
— Скажите, пожалуйста, какие нежности! Одним разом больше, одним — меньше, — ответил Дэн, думая, что я шучу. Но затем, почувствовав, как всегда, мое настроение, перестал скалить зубы и выполнил мою просьбу. — Ты хорошо себя чувствуешь, Рокси?
— А почему я должна чувствовать себя плохо? Увидев бутылку на туалетном столике, он в удивлении вскинул брови.
— Только не говори, что ты превращаешься в пьяницу-одиночку!
— Можешь угощаться. Там осталось немного.
— Чертовски мало, как выясняется, — заявил он, налив себе спиртного. И не предложил мне составить ему компанию, тактично дав понять этим, что с меня достаточно. Но мне была безразлична его оценка, поэтому я налила себе сама. Боже мой, — пробормотал Дэн, — мы в плохом настроении. Что случилось, моя маленькая, кто-то украл твои шарики.[7]
Странное дело, хотя со мною такое бывало редко, я вспомнила свою маму и то, как она успокаивала меня, когда я приходила к ней со своей очередной детской бедой, часто она успокаивала меня небольшим стихотворением о девочке, потерявшей книжку по географии. В эту минуту я тоже нуждалась в ком-то, кто смог бы сказать мне, что все о'кей, и отправить меня играть снова. Осознание, что такого человека рядом нет, еще больше ухудшило мое настроение. Дэну я сказала:
— Ничего, я переборю себя.
— Вот противоядие. — Он протянул мне пачку газет. — Почта из дома, Рокси. Доставлена сегодня утром из Сингапура.
Из дома… На мгновение настроение поднялось, но потом я вспомнила, что «дом» для Дэна — Голливуд.
— Что-нибудь важное?
— Несколько номеров газеты «Репортер» двухнедельной давности. Хочешь послушать, как живет другая половина человечества?
Мы уселись на кровать и просмотрели газеты вместе. Все как обычно: очередная реорганизация, начало съемок новых картин на других студиях, заключение новых контрактов и завершение старых… В общем, новости, которые всегда казались важными. Здесь же, вдали от цивилизации, среди почти непроходимых джунглей, все это представлялось нереальными делами какого-то иного мира, к которому я не имею никакого отношения. Дэн назвал газеты противоядием от моего состояния, но они лишь усилили мое чувство одиночества.
— О нас что-нибудь есть, Дэн?
— Ни единой строчки, — несколько упавшим голосом ответил он и тут же, овладев собой, добавил:
— По крайней мере, похоже, мы еще не уволены.
— Как наши успехи сегодня?
— Так себе. Надеюсь, Джи Ди сумеет сделать хоть что-то приличное из того, чем располагает.
— Какая, собственно, разница? — с горечью произнесла я. — Не стоит обманывать самих себя, рассчитывая, что наш фильм может попасть куда-нибудь, кроме студийной кинотеки. О, я знаю, что ты хочешь сказать, Дэн! Но давай честно посмотрим на вещи: мы ведь и вправду не делаем здесь ничего особенного. Если у нас получится что-то необычное, если продюсер это одобрит, если банку понравится идея, если съемки удобно улягутся в график студии… тогда они передадут фильм в другие руки. Ты же знаешь.
— Да, знаю, — спокойно согласился Дэн. — Ну и что ты предлагаешь? Отказаться?
Ответа на этот вопрос у меня не было, и я пробормотала:
— Не знаю. Я просто не хочу себя обманывать, вот и все.
— Такова жизнь, девочка. Перестанешь себя обманывать — сразу скопытишься. Все мы вынуждены себя обманывать.
— Может быть, это делают только неудачники, вроде нас?
— Знаешь, сегодня ты совсем не похожа на Роксану Пауэлл — искательницу приключений.
— Да, это так. Пора признать: никто из нас ничего не добьется, Дэн. Может быть, за исключением Джи Ди. Он единственный талант среди нас. Единственный художник. Ты и я на самом деле — белые воротнички. Студия не вспомнит о нас, даже если мы останемся в Малайе и пойдем на удобрение джунглей. А Нордж… Ты же сам упоминал, что они хотят избавиться от него, признайся.
— Я признаю все, включая возможность того, что мы попусту тратим здесь время. Но, глядя фактам в лицо, давай признаем и то, что вопреки стараниям лучших кинематографических умов звезда удачи иногда загорается для тех, кто этого заслуживает.
— Интересно, — мрачно проговорила я. — А мы действительно заслуживаем, Дэн?
