Вильданов подмигивает дяде, и тот хохочет.
— Ты хитрец! — говорит Дамир Рустамович.
— Да нет же! — изображает негодование Вильданов. — Просто думаю о старости, о своем последнем дне. Хочу, чтобы не только мое дело было в надежных руках.
Краем глаза смотрю на дядю. Камилла Вильданова, конечно, лакомый кусочек для такого человека, как он, если я верно понимаю сейчас намеки ее отца. Она очень красива, экспрессивна, молода. Чего еще желать человеку в возрасте? Она точно оживит его дни, разбудит все то, что начало в нем угасать, придаст смысл жизни. В свою очередь, он сможет уравновесить ее нрав.
Дядя хлопает в ладони и выпрямляется в кресле.
— Это интересное предложение, ты абсолютно прав! Мы можем себе позволить объединить активы, и должны породниться!
Вильданов знаком зовет официанта и заказывает бутылку шампанского.
— Думаю, что нам нужно отметить это дело, сейчас и Камилла подойдет.
— Она-то в курсе твоего решения? — хмыкает дядя.
— Сначала была против, ты же знаешь эту современную молодежь…А потом я показал ей фото своего будущего зятя, и она передумала. Камилла — настоящая дочь своего отца, она ценит и понимает выгоду, и умеет ее получать.
— Это отличное дополнение в нашей семье, — делает комплимент Дамир Рустамович, и я встаю, чтобы оставить их одних — поговорить о делах, договориться обо всем, раз уж в основной части они сошлись положительно.
— А вот и моя доченька, — Вильданов протягивает руку вперед в тот момент, когда открывается дверь и в проеме появляется изящная фигурка в обтягивающем черном платье. Слышится цоканье каблучков по полу, и прямо перед нами встает она. Камилла Вильданова. Мужчины встают, а девушка обводит присутствующих строгим взглядом.
Вживую она, безусловно, выглядит лучше, чем на фото в социальной сети. В карих глазах светится ум, держится она правильно и четко. Темные волосы убраны в сложную прическу на затылке, черное кружевное платье сидит на теле настолько плотно, что я могу видеть каждый плавный изгиб бедер и груди. Черные туфли на высоком каблуке говорят о том, что обладательница такой обуви не даст себя в обиду. И среди всего этого черного великолепия алой раной горят ее губы, обведенные кричаще-красной помадой. Меньше всего она похожа на невесту. Скорее, на черную вдову или умелого дельца.
— Камилла, познакомься с моими друзьями, — Вильданов чмокает ее в щеку, притягивает к себе и обводит наш стол рукой. Камилла немигающим взглядом медленно проходит от Дамира Рустамовича ко мне. — И обрати особенное внимание на Амира, своего будущего мужа!
25
Выжимаю из своей машины все силы, на какие она только способна. Мимо со скоростью двести двадцать километров в час проносятся дома, деревья, случайные прохожие. Границы всего вокруг стираются, сжимаются в одну плоскую массу, частичками калейдоскопа пролетают фонари. Ответы фар проезжающих по встречке машин слепят глаза, но я отчаянно давлю педаль газа в пол.
Злость и ярость раздирают мое сознание на рваные частицы, и даже не удается удержать дыхание, выровнять его.
Игнорирую знак светофора и лечу дальше. Я сам уже не вижу ни дороги, ни ее конца, по инерции управляю машиной, выкручивая руль в нужную сторону, чтобы избежать столкновения с другими машинами, в этот темный час направляющихся по своим делам.
Делам…
Кажется, их стало слишком много в моей жизни. Бизнес поработил, не оставив мне самому ничего, что может стать лично моим.
Двадцать четыре на семь на связи…двадцать четыре на семь — в делах.
И теперь мне предложено узаконить отношения с этим самым бизнесом…стать одним целым, официально признать себя винтиком в механизме чужой власти и чужого благополучия…
Черт!
Со всей силы ударяю кулаком по рулю.
А что я хотел?
Что мне самому нужно?
Давлю на сигнал, когда какой-то сумасшедший решает обогнать меня справа, и вторая машина, дернувшись, уходит в кювет, когда я делаю резкое движение, будто бы собираюсь «боднуть» ее в бок.
Мои руки давно в крови. Мое сознание давно потеряло четкий ориентир, деление на черное и белое. И я всегда знал, куда и зачем я иду. Однако прямо сейчас, в этот самый день осознал вдруг, что никогда не давал шанса самому себе, не прислушивался к своим желаниям…
Подъезжаю к дому, нетерпеливо отстукиваю траурный марш по оплетке руля, ожидая, когда мне откроют ворота. Тут же загоняю тачку в гараж и пересаживаюсь в другую машину. Открываю свой секретный ход и выгоняю машину из двери, чтобы никто не мог сообщить, что сегодня ночью меня не было в собственном доме.
Потому что меня отчаянно несет совершенно в другой дом, к человеку, возле которого хочу оказаться так сильно, что сводит скулы.
Пошли вторые сутки, как мы расстались, и сейчас я точно знаю, чего мне хочется больше всего: я хочу утонуть в ней, рассыпаться на куски и снова собраться в одно целое, но уже с этой дерзкой, неугомонной девушкой, которая, черт побери, выжгла все в моем мозгу.
Запутав следы на всякий случай, отдав дань своей паранойе, подгоняю машину к воротам дома. Сигналю. Даю знак охраннику, что приехали свои и въезжаю внутрь.
Открываю дверь в дом и проваливаюсь в его сонную тишину. Вокруг темно и тихо, будто бы никого в доме и нет. На столике у входа — единственном месте для связи с внешним миром для Наташи — бардак. Вещи, пакеты, свалены вперемешку, и я недовольно хмурюсь: она, видимо, решила поиграть в обиженную, независимую женщину, причем делает это совершенно не своевременно!
С желанием все высказать ей, решением быть твердым и настойчивым, поднимаюсь по лестнице в ее комнату, приоткрываю дверь.
Девушка лежит на кровати. Не включая свет, сажусь на мягкий матрас, чувствуя, как он проваливается под моим телом, и поворачиваюсь к ней. провожу пальцем по контуру лица, по линии губ, и понимаю по нервному дыханию, что ей снится тяжелый, мрачный сон.
Я ложусь в одежде прямо напротив нее и наблюдаю за ней, смотрю, но сам в это время думаю о чем-то другом отстранённом, вечном и безвременном. Вспоминаю о своей сестре, которая умерла на больничной койке в тот день, когда я сбежал из детского дома. Она была также беззащитна, также испуганна, также открыта, как сейчас Наташа. Возможно, ей снились такие же сны, она мне говорила, когда приходила проведать в детский дом во время родительских дней, что иногда просыпается в темном, безликом туманом лесу, который протягивает к ней свои черные опасные ветви с желанием утащить в ад.
Она была также красива. Красива своей молодостью, своей жизнерадостностью, своей открытостью миру. А какой-то подонок решил присвоить ее невинность себе, несмотря на ее слабость, ее ранимость. Присвоить и отобрать… И теперь она навсегда поселилась в том самом темном лесу с обрывками тумана…
От этих мыслей внутри все сжимается в черный комок. Ненавижу насильников. Ненавижу и караю каждого, кто смеет преступить черту, позволить себе то, чего не хочет партнер. И этот чертов Хан еще должен ответить за то, что хотел сделать тогда, в домике для гостей, положив свои грязные мерзкие лапы на Наташу…
Будто бы почувствовав мое присутствие, она вздыхает, и я уже не могу удержаться — целую ее в лоб, мягко касаюсь губами местечка у виска, уголка глаза, меня всего будто прошибает электрический ток, и все тело содрогается в предвкушении грядущего удовольствия…
Скольжу рукой по волосам, нежно, мягко, двигаюсь ближе и тону в ее запахе, в ее мягкости, мякоти, сладости…
Она приоткрывает рот, губы ее раздвигаются, и я не могу сдержать себя, приникаю к ним, целуя сначала мягко, осторожно, раздвигая языком ее полные губы и уже чуть позже усиливаю напор.
Все теряет смысл и форму, в мире остаемся только я и она…Она…и я…
— Что? — Наташа резко открывает глаза, удивленно глядит и отшатывается.
В первое мгновение я пытаюсь удержать ее, но, когда мои пальцы сильнее вжимаются в ее спину, гармошкой собирая ткань простого платья, вижу, как из глубины ее глаз рвется наружу испуг.
