— У него такие плечи, как будто гребёт каждый день веслами. Или руками. Ну, или он грузчик!
— Да заткнись ты! — кидает в меня жопку огурца. — Ничего не грузчик, у меня на успех — нюх, как у собаки.
— И глаз, как у орла! — вторая жопка полетела.
— А ещё он ненароком посветил передо мной ключами от своей Ауди. Точно не грузчик, — экспертно заявляет подруга.
— Встретишься с ним?
— Почти наверняка, — довольно улыбается Геля, приканчивая свой насыщенный завтрак. — А ты со вторым, как его?
— А, не. Совсем не мой типаж.
— Да уж, видела я «твой» типаж, — ржёт подруга. — Вот правду говорят, в тихом омуте… Ты явно по чертям, Идончик.
Геля встаёт, убирает свою тарелку в раковину, закрывает огурцы и отправляет их в холодильник. Они там и двух дней не проживут с этой любительницей растительной пищи. Даже злосчастные кабачки прикончила. Смотрю в свою тарелку, оцениваю, влезет ли в меня хоть кусок. Делаю очевидный вывод: нет. Тянусь сразу к аспирину, запиваю крепким чаем.
Пора собираться на работу.
Пока сушу волосы, тысячу раз отматываю в голове вчерашний вечер. Каждый момент разбираю по косточкам, на быстром наборе проматываю нелюбимые кадры с пухлощекой девицей и в замедленной съёмке отсматриваю остальное. Нет, не было там никаких взглядов, я бы почувствовала. Пора все это прекращать и не отыскивать надежду там, где ее нет.
Вот что я за человек такой, почему так зацикливаюсь на том, что мне нравится?
— Ида, я придумала! — вклинивается в шум фена Геля. — Придумала! — широко улыбается она.
— Что? — выключаю фен, откладываю на диван.
— Гениальную отмазку.
— Какую?
— Твой парень уехал навестить родителей! Они ж у него где‑то есть?
Я киваю.
— Вот, скажешь, поехал к родне. А там он может быть сколько угодно. Хоть месяц, хоть два! А ты не смогла, потому что работа.
— Хм.
— Есть, конечно, логические дыры, — взмахивает она рукой. — Но согласись, их залатать — раз плюнуть.
Я смотрю на подругу, взвешивая ее предложение. По правде сказать, других вариантов у меня все равно нет. Моя фантазия скудна до безобразия.
Так что в этом месяце Вова у своих родителей.
Идеально.
Глава 9
Декабрь
Ида
— Мне конец.
Я повторяю эту фразу, поднимаясь по лестнице, повторяю, пока стягиваю шарф и отряхиваю шапку от снежинок, мгновенно превратившихся в крупные капли.
— Мне конец. Мне конец. Мне конец, — применяю разные интонации, но суть от этого не меняется. Конец он и есть конец.
Стягиваю промокшие сапоги, кидаю сумку и зажатый в руке телефон на тумбу.
— Что ты там бормочешь? — выглядывает из комнаты Ангелинка.
— Мне конец! — уже в полную силу говорю я, прочувствовав всю глубину собственного отчаяния.
— А где начало?
— Что? — смотрю на нее невидящим взглядом.
— Что?! Я тоже ни черта не поняла, говори нормально!
Я набираю побольше воздуха в лёгкие, чтобы хватило на длинный эмоциональный рассказ, но выходит только озвучить главное:
— Родители. Едут.
— Огурцы привезут?
— Господи, Геля! — я плюхаюсь на пуфик и издаю самый протяжный стон из имеющихся в арсенале. Закрываю глаза ладонями и тру их, не заботясь о размазанной туши.
Мне конец. Конец!
— Да шучу, просто разрядить атмосферу хотела. Ты капец напряжённая.
Геля подходит ближе, поднимает упавшую на пол шапку, отряхивает от влаги и уносит в комнату на сушилку. Через несколько секунд возвращается и впивается в меня острым взглядом.
— Ну, рассказывать будешь или ещё в стену повтыкаешь? — складывает руки на груди.
— Мама звонила, — хрипло говорю я. — Слово за слово… и вот я уже «лохушка, которой попользовались, а ведь она предупреждала!».
— Та‑а‑ак… яснее не становится. Кто попользовался?
— Вова, — изучаю дурацкий красный ромбик на обоях, кажется, даже не моргаю.
— Вова?.. А! Твой псевдо‑парень? А с чего такие предъявы? — Геля опирается на стену и складывает руки на груди.
— Слишком долго он «у родителей» был, — вздыхаю я. Откидываю голову назад, упираясь затылком в стену.
— И что?
— Мама решила, что он меня кинул. Уехал, завел там себе кого‑то, а я тут наивная дурочка жду его.
— А это плохо? — осторожно спрашивает подруга. — То есть, ты же все равно рано или поздно с ним бы «рассталась», а так и придумывать ничего не нужно.
— А это ещё и не все, — морщусь я, зажимая онемевшие от холода ладони между коленями. От остановки шла без перчаток, зажав телефон в руке, не в силах даже убрать его в сумку. — Мама разошлась. С лохушки мы скатились до неудачницы, с неудачницы до сопли зелёной, ничего не смыслящей в жизни. А там и сестру в пример мне поставили и мужа ее, и про соседа, взявшего на себя раскручивать бизнес своей семьи, не забыли. И про мое место в жизни напомнили.
Я замолкаю на секунду, проглатывая неприятный ком, ставший поперек горла, и снова набираю побольше воздуха в лёгкие. В голове так и стучат слова мамы: выше головы не прыгнешь; рождённый землю копать, с лопатой в руке и помрет; я же тебе говорила.
Я же тебе говорила? А я тебе говорила! А я ведь говорила!!!
— Короче, я так разозлилась, что она мне и слова не даёт ставить, и что за последнюю идиотку держит, и ляпнула… Что Вова возвращается на днях. И что мы съезжаемся.
На последних словах я замолкаю и вглядываюсь в лицо подруги. Она выглядит слегка озадаченной. А ведь это не конец истории.
— Мдам… — изгибает она бровь. — И что…
— И они приедут погостить. На пару дней. А ты съехала.
— Ка‑пец.
Геля разворачивается на мысках и скрывается в кухне. Слышен звук хлопающих ящиков, звон стаканов. Я собираю себя из бесформенной массы на пуфике в подобие человека и плетусь за ней. Я
