— Что вы там шепчетесь? — снова возмутилась наша преследовательница. — Я сейчас же приведу охрану, и вам придется несладко!
Следующие несколько минут тянулись мучительно долго. Дежурная то ли и правда ушла, то ли затаилась, выжидая, но возмущенно взывать к нашей совести перестала. А на Эрика, казалось, напала птица-говорун, потому что он раз за разом склонялся ближе, заставляя меня робеть.
— Подождем еще немного, — он придержал мою руку, когда я потянулась к задвижке. — Не торопись, вдруг она ещё там?
Даже в почти полной темноте я видела, как он прикусил губу и чуть-чуть наклонился. У меня засосало под лопаткой, когда Эрик прислонил свой лоб к моему. Все происходящее казалось нереальным, словно не со мной. Никогда я не испытывала подобного. Молчу про бедного Ривала — даже он не способен сотворить со мной такое. Именно в этой узкой подсобке исчезли мои последние чувства к бывшему лучшему другу.
Но тут…
— Пойдем, — внезапно отпер дверь Эрик, — уже прошло достаточно времени, никто за нами не вернулся.
Мы вновь передвигались безлюдными коридорами. В этот раз что-то изменилось: Эрик словно сам себя корил за произошедшее. Это было хорошо понятно, хоть он и не произнес ни слова за весь наш путь обратно к палатам. Я тоже не знала, чем таким отдаленным его можно отвлечь, поэтому также хранила гордое молчание. Лишь возле двери моей палаты парень, видимо все тщательно обдумав, внезапно изрек:
— Хелена… извини меня.
Я его не спешила извинять. Во-первых — не понимала за что. Во-вторых — не смогла издать и звука. Эрик продолжал:
— Для тебя я, потерявший память, словно чужой человек. Извини меня за такой напор. Но ты была права несколько дней назад. Когда-то ты уже вызвала у меня чувства, и ты делаешь это снова. Мне сложно сопротивляться. Я постараюсь более тщательно контролировать свое поведение в будущем, дабы не ставить тебя в неловкое положение.
После этой обличающей тирады он преподнес мою руку к губам и едва ощутимо коснулся пальцев. Я изумилась ещё больше.
— Извини, — он улыбнулся, — это был последний раз. Не сдержался. Ты такая милая, когда краснеешь!
Мы разошлись по палатах, каждый в своих мыслях. Я долго не могла заснуть, особенно остро ощущая вину за собственное враньё. Да, я обманула медсестру, прося впустить меня к Эрику в палату, когда он пришел в себя. Но зачем я наврала ему самому? Что если эта ложь послужила катализатором тому, что сейчас происходит? Что будет, когда к нему вернется память? Я ему желаю скорейшего выздоровления, но даже думать не хочу, что будет со мной потом.
Следующим утром, когда я проснулась, Эрик уже сидел рядом с койкой.
— Меня выписывают! — он радостно помахал серой бумажкой. — Тебя, кстати, тоже, так что просыпайся.
Мне, в отличие от парня, было совсем не весело. Меня выписывают. Это значит, что пора вернутся к жизни — моей реальной жизни, в которой нет места Эрику и веселью; в ней уже нет места даже моему отцу. За это утро, пока я бегала по больнице за подписями на справке, успела передумать больше грустных мыслей, чем за все время пребывание тут. Эрика смогла увидеть лишь несколько раз у того или иного кабинета. Он, видя мою угрюмость, старался немного ободрить теплым словом, но меня уже ничто не радовало. Мне предстояло вернуться в пустой дом. От этого меня никому не спасти.
— Мне нужно купить мобильный телефон, — Эрик потряс меня за плечо. — Эй, ты меня слышишь?
— А? — я с усилием сфокусировалась на его словах. Мы стояли у кабинета главврача. — Да, ты и раньше хотел.
Эрик подозрительно сощурился.
— Да? Ладно, это еще ничего не значит. Во сколько за тобой зайти?
Я поспешила заверить его, что сегодня точно не буду в настроении куда-либо отправиться. В сложившейся ситуации единственное, чего мне хотелось, так это закопаться дома под теплое одеяло и остаться там навсегда. Эрик заметно огорчился, но не настаивал.
Я никогда ещё не была так расстроена, выписываясь из больницы. Чувство одиночества зажимало в стальные тиски — я ненавидела это чувство, но ничего не могла с ним поделать. Вряд ли с ним уже можно будет что-то поделать…
На выходе повстречала Фрею. Девушка взмахнула своей тонкой, унизанной браслетами рукой в сторону парковки, указывая на два автомобиля с желтыми фишками.
— Одно для тебя, — он сложила ладони козырьком, рассматривая номера. — Если тебя не затруднит, возьми то, что слева.
Я стушевалась: — У меня нет денег, — ответила ей, не поднимая глаз.
— Это я знаю, — произнесла девушка с чувством собственного достоинства. — Все оплачено, не беспокойся.
Я сдержанно поблагодарила Фрею, хотя и чувствовала себя немного уязвленной. Хотя насчет денег я всю жизнь чувствую себя так, словно еще до рождения встала в очередь за проблемами, а не за финансовым благополучием. Сколько себя помню, денег нам с отцом никогда не хватало практически ни на что. Когда закончу школу… обещаю себе, у меня будет все. Хороший дом, настоящая семья. И много, много денег.
Дома нашла записку от отца. Видимо, он её оставил тут еще до отъезда на вокзал, откуда позвонил мне. В записку оказались завернуты несколько потёртых купюр. Чтобы этих денег мне хватило до его приезда, я должна была месяц есть хлеб с ничем. Или не есть вообще. Или отец должен был вернуться через неделю. Но, как я погляжу, его нет и неизвестно когда он вернётся.
Записка пафосно гласила:
"Хелли! Ты точно отнесешься к этому с присущим тебе скепсисом, но Я ЗНАЮ ГДЕ МАМА! Я привезу её, и мы снова будем вместе! Ты получишь ту семью, которая была у тебя отнята, а я… снова узнаю, что такое вкус жизни. Узнаю, что значит жить ради кого-то. Я буду часто тебе звонить. Люблю и крепко обнимаю. Твой папа".
Он должен был написать "твой бесстыжий папа". Или "твой безответственый, как и твоя мать, папа". Я вытерла мокрые щеки и вновь вчиталась в эти несколько предательских строк, засвидетельствовавших, что я равным счетом не нужна ни матери, ни отцу. Я буду часто тебе звонить? С тех пор, как отец уехал — не звонил ни разу. Деньги, что он оставил… просто как плевок в душу. Он найдет маму и поймет как это, жить ради кого-то? Да ладно?! Неужели она все ещё для него дороже, чем я?
Не знаю, сколько я сидела в летней кухне в окружении папиных цветов, сминая и снова разворачивая его предательскую, брошенную как кость собаке записку. Эта несчастная бумажка уже была похожа на комок серой массы, а я снова и снова вчитывалась в написанные отцом слова, ища хоть какую-то надежду, что всё не так плохо. Но легче не становилось.
В какой-то момент обида сменилась гневом. Я была готова растерзать их обоих — и отца, и мать — хотя казалось, что поступок матери уже давно поблек в сознании. Как бы ни так. Мне все еще хотелось высказать ей все, что я о ней думаю. А теперь ещё и отцу.
Думай, Хелена. До совершеннолетия осталось всего ничего. Осталось пережить поездку с классом и выпускной. Потом найду подработку, а может и полноценную работу, так что жизнь продолжается, пусть и не похожая на прежнюю, к которой я привыкла.
Я едва не свалилась со стула, когда постучали в окно за спиной. Обернувшись, узнала Эрика — он, видно, отдохнул и потому заметно посвежел. Радостное лицо мгновенно приняло озабоченное выражение, узрев мою кислую физиономию. Парень кивнул в сторону двери, так что пришлось плестись открывать.
— Если ты уж так не хочешь идти со мной за телефоном, — он присвистнул, — я тебя не буду заставлять. Но я бы на твоём месте сходил.
Мне почему-то очень легко ему поверилось и я решила так и сделать. Всю дорогу Эрик травил смешные, явно выдуманные, байки, так что меня понемногу отпускало. Пока мы дошли до ближайшего торгового центра, я была практически в норме.
— Ты хоть знаешь, какую модель телефона хочешь? — вслед за Эриком я перевесилась через стальные перила в главном холле торгового молла. Мы обошли несколько магазинов, но еще ничего не купили.
— Знаю, — заверил Эрик, — только его нигде нет.
