забраться наверх, но лошадь, поднимающая пыль и траву, мешает ей как следует ухватиться.
Краем глаза я вижу, как Уайетт мчится на своей лошади к загону. Фэллон следует за ним по пятам. Руби вздрагивает, страх вспыхивает в ее глазах, как оборванный провод. Ее золотисто-розовые волосы блестят на солнце, когда она прижимается своим маленьким телом к ограждению.
И тут я вижу ее.
Мэгги.
Мэгги в стартовом стойле, улыбающаяся той уверенной улыбкой, которую она носила как значок, ожидая участия в своем последнем в этом сезоне забеге с бочками. За несколько минут до начала соревнований ее лошадь испугалась и кувыркнулась назад, прямо на нее. Я упал на колени на этой арене и закричал. Я не останавливался до тех пор, пока отец не отвез меня в больницу, где нам сообщили о том, что Мэгги больше нет. Я хотел убить эту лошадь, вышибить ей мозги из дробовика, потому что она украла у меня Мэгги.
Я не смог защитить ее. Моя единственная чертова работа в жизни, и я не смог ее выполнить.
Я не мог ее спасти.
Не мог.
А потом воспоминания ― кошмар ― исчезают.
Время ускоряется.
Звук возвращается, и я оказываюсь у загона.
Сердце колотится в груди, я хватаюсь за среднюю перекладину и проскальзываю под нижнюю. Я перекатываюсь по земле, затем вскакиваю и встаю рядом с Руби.
Она тянется ко мне, ее лицо бледное.
― Чарли…
Я бросаюсь к ней, заслоняя ее своим телом от мечущейся лошади.
― Двигайся, ― грубо приказываю я. Ее миниатюрная фигурка дрожит рядом с моей, ее рука скользит по моему плечу, посылая яростный огонь вниз по позвоночнику.
Адреналин соревнуется с влечением, но побеждает только одно.
Я не отрываю взгляда от лошади, потому что если увижу ее лицо, то потеряю самообладание.
― Забирайся на перекладину, Руби, и убирайся отсюда. Сейчас же!
Она не спорит, и слава богу.
Она карабкается вверх, Уайетт уже рядом, его пальцы впиваются в ее задницу, чтобы покрепче ухватиться и вытащить ее. Черт, об этом мы поговорим позже, но сейчас мне нужно вытащить свою задницу отсюда целой и невредимой.
― Чарли, быстрее, бро! ― кричит Уайетт.
Я хватаюсь за нижнюю перекладину и подныриваю под нее как раз в тот момент, когда копыта лошади опускаются вниз.
― Чертовски близко, ― говорит Уайетт, тяжело дыша.
Слишком близко.
Я встаю на ноги и смотрю на Руби.
Должно быть, она видит выражение моих глаз, потому что делает шаг назад.
Теперь я в ярости.
Уайетт кладет руку мне на плечо, сдерживая меня.
― Чувак. Остынь. Это не то же самое.
― Это то же самое, ― огрызаюсь я, а затем поворачиваю голову к Руби.
― Мне жаль. Мне так жаль, Чарли, ― выдыхает она, смаргивая слезы. Ее рука, прижатая к сердцу, дрожит. ― Я не знала.
― Ты не знала, потому что ты здесь не работаешь, ― кричу я. ― Это опасно, а ты выкинула глупый трюк, из-за которого могла погибнуть.
Она вздрагивает.
― Заткнись, Чарли. ― Фэллон смотрит на меня с выражением продолжай говорить, и я тебя убью. ― Ей и так плохо без того, чтобы ты орал на нее как придурок.
― Заткнись, ― говорю я ей, не в настроении выслушивать нотации Фэллон Макгроу.
Уайетт вздрагивает, в его глазах вспыхивает гнев.
― Эй, ты…
― И ты тоже. ― Я возвращаю свой тяжелый взгляд обратно к Руби. Она выглядит такой чертовски красивой, такой невинной, с бретелькой платья, упавшей с обнаженного плеча, и с лицом, испачканным в грязи. Во мне снова закипают гнев и беспокойство. ― О чем, черт возьми, ты думала? Что ты вообще там делала…
Она подходит ко мне, голубые глаза сверкают.
― Я не думала, потому что ничего не знаю об этом ранчо, потому что ты не хочешь со мной разговаривать, ты, большой засранец. ― Она тычет пальцем мне в грудь, и я эффектно замолкаю. ― Может, я и слабая, и чаще говорю «да», чем «нет», но я не позволю, чтобы на меня орал какой-то грубый ковбой, который даже не может вести себя как нормальный человек. И, если позволишь, я напомню тебе, что именно из-за крика вы вляпались в эту передрягу в первую очередь.
― В точку, ― бормочет Уайетт.
Мы с Фэллон оборачиваемся к нему.
― Заткнись.
Оглянувшись на Руби, я прочищаю горло, но слова извинения застревают у меня в горле. Пот стекает по моей спине. Грудь вздымается, воздух застревает в легких. Черт. Ее испепеляющий взгляд словно раскаленная кочерга на моем языке. Прежде чем я успеваю что-то сказать, она опережает меня.
― Если тебе не нужна моя помощь ― отлично. Исправляйте все сами. ― Не говоря больше ни слова, она поворачивается и уходит.
Я стою и моргаю, чувствуя себя дерьмом из-за того, что накричал на нее, из-за того, что вел себя как маньяк. Вид Руби в загоне потряс меня до глубины души.
Ее слова, сказанные ранее, вывели меня из себя. Я бы с удовольствием это сделала.
Все, чего я хотел, ― это схватить ее за плечи и встряхнуть. Сказать ей, что все хорошо, как есть. Она в безопасности. Красивая. Необычная. Ей не нужно скакать на лошади. Ей не нужно быть дикой.
Это может привести к смерти.
Эта мысль ― как отзвук тяжелой агонии, давно поселившейся в моей груди.
― Ты знаешь, что должен пойти за ней, ― говорит Уайетт, становясь рядом со мной.
Мы оба смотрим, как Руби спешит по дороге к коттеджу. Она идет быстро, уже на полпути к нему.
Я глубоко вдыхаю, чтобы успокоить свое бешено колотящееся сердце. Позволить ей убежать ― это не по мне.
― Да. ― Я провожу рукой по волосам. Мой «Стетсон» лежит на земле рядом с конюшней. ― Что-нибудь посоветуешь?
Уайетт пожимает плечами.
― Будь собой, чувак.
― Так говорят, когда идешь в детский сад.
― А кто сказал, что ты вырос?
Нахмурившись, я делаю шаг вперед, а потом останавливаюсь. На земле, утопая в грязи, лежит что-то серебряное. Я поднимаю его и отряхиваю. Браслет Руби. Я заметил, как она играла с ним в кафе. Голубые опалы на каждом конце создают впечатление, что в нем хранятся все тайны Вселенной.
Я засовываю браслет в задний карман и мчусь через ранчо, понимая, что Руби права.
Во всем, что произошло сегодня, виноват я сам. Я
