упора. Пока не добьется.
— Дань, а Кобылянская, ты говорил, приставала к тебе? — не удерживаюсь от вопроса.
— Мгм, — подтверждает.
— Что, прямо в блоках?
— Прямо в блоках, — мой вопрос почему-то его смешит, — тебе ещё подробнее?!
— Как, просто пришла ночью?
— Вечером. Когда в комнате никого не было. Пришла, сняла трусы…
— С тебя?!
— С меня ей здоровья не хватит, — смеется.
И он говорит об этом так спокойно!
— Ты не позвал дежурного?
— Какого?! Мы сами себе дежурные. Бухой сторож в школе не в счет.
— Скажи, — я просто не могу не спросить его об этом, — а… девочек ваших… так обижает кто-нибудь?!
— Так — нет. Да и некому! Мы их не трогаем, а учителей мужиков нет почти. У нас же только тётки в школе, да и те старые, не считая тебя, конечно.
Данил прав. Я не вижу по нему, чтобы тот случай с Кобылянской нанёс какую-то серьёзную душевную травму. А интересно, девственник ли он?
— Да, она же психически больная, как выяснилось, — поясняю ему зачем-то со вздохом еще раз. К нам уже заглядывает Макаров, громыхнув дверным засовом. Но я умоляюще смотрю на него, и он недовольно кивает мне в ответ. Укоризненно качая головой, бросает взгляд на свои наручные часы. Затем закрывает дверь.
— Я даже не знаю, с каким конкретно диагнозом. Наверное, шизофрения или что-то типа, — говорю Данилу, хотя он меня об этом не спрашивает.
Молчим. Чувствую, что не готова проститься с ним прямо сейчас, на такой тяжелой ноте. Он смотрит нежно и странно, как обычно. Ежусь под его «щекотным» взглядом, но и уйти не могу, сидя, как приклеенная. Ой, что будет дальше?!
Замечаю тонкий ободок красивой татуировки в вороте его футболки, чуть пониже ключицы. Поддавшись порыву, я протягиваю руку и немного сдвигаю футболку в сторону, разглядывая этот знак на его теле.
Рядом с витиевато набитой надписью «ZIMMA» перевернутая восьмёрка — символ бесконечности. На одной из переплетенных между собой сторон буква A, на другой D. Я не особо суеверна, но все вместе это читается как «AD». Он перехватывает мою руку и уже держит, не отпуская.
— Ад? — читаю вслух.
— Буквы английские. Антонина, Данил, — сплетает наши пальцы, — Ад это Hell..
— Отпусти! Макаров смотрит, — дергаюсь, — зачем тебе вообще эти татухи?
Он медленно отпускает, не сводя с меня внимательного взгляда миндалевидных серых глаз. Зимин как будто все время говорит мне о чем-то взглядами, но я не могу до конца разобрать, о чем. В нем словно жарко полыхает что-то невысказанное.
— Ребят, время! — нервный Макаров снова распахивает дверь с неприятным шумом, — Антонина, у нас начальство скоро обход будет делать…
Я встаю, прекрасно понимая дежурного. Но, взгляд мой по-прежнему прикован к зачарованному нашей встречей Зимину. Даже лампочка под потолком начинает мигать, будто не выдержав напряжения!
Он также встаёт, двигаясь со мной синхронно. И раньше, чем я успеваю возразить, снова целует в щеку на прощание. Долго смотрит в глаза, вызвав жар по всему телу порывистостью своих движений, и тем, как сильно сжимает мои пальцы в своих. На миг мне даже кажется, что он очень желает меня. Я ощущаю эту тягу физически, как будто мы с ним оба намагниченные…
Но я ведь не люблю Зимина?! Значит, этого не может быть. По-детски испугавшись собственных мыслей и того, что он, возможно, спросит меня о чем-нибудь, я выбегаю из камеры, бросив ему сухое «пока».
А ведь он даже не поинтересовался тем, когда его отпустят, и тем, что будет дальше с ним или с Тяпилиным!
Не спросил ничего…
Ночь и последующие полдня проходят для меня как в тумане. Спала я очень беспокойно. Девчонки звали меня вечером в кино, но я была такая рассеянная, что едва нашла предлог для отказа и даже не помню, на что они ходили.
Они давно уже говорят о том, что я очень изменилась. Это правда. Слишком многое произошло, и у меня нет ни сил, ни желания на наши традиционные кухонные посиделки. А может, мне просто стало неинтересно с ними? Как бы там ни было, но я окончательно ушла в себя и в водоворот последних событий, о которых не особо хочется кому-то рассказывать.
Москва или Питер — впереди меня точно ждут глобальные перемены! Похоже, что моей скучной и однообразной жизни, которую изменил, по сути, Данил Зимин, скоро настанет конец. И начнется что-то принципиально новое.
Вторая же половина дня, когда уроки заканчиваются, тянется для меня, напротив, мучительно медленно. Я вся как на иголках, потому что знаю — этим утром Зимин был выпущен из СИЗО. А это значит что, скорее всего, он захочет сегодня встретиться.
Трусливо отключаю телефон еще с полудня, на случай, если он решит написать или позвонить мне. В конце концов, у меня ведь могла разрядиться батарея? К счастью, уроков в выпускном классе сегодня нет.
Завуч просит меня помочь ей с бумагами как раз в тот момент, когда я решаю по-быстрому свалить домой. Волей-неволей, мне приходится вернуться в ее «приятной» компании в учительскую. Хотя бы закрываю за нами вечно распахнутую в течение дня дверь. Учительская уже немножко приведена в порядок, но вид там все еще очень печальный.
— Зимин это моя боль! — слышу с порога жалобу директрисы, которая тоже здесь и разговаривает с кем-то по телефону, — в девять утра он объявился в детдоме, но уже в полдесятого его там не было. Вместо того чтобы идти на уроки, опять сбежал в город…
Старенькая учительница английского, слушая ее, сочувственно качает головой. В школе, насколько я знаю, сейчас абсолютно все пребывают в шоке от раскрывшейся, неприглядной правды об учительнице Кобылянской. Следствие уже завершено. Однако вслух, во всяком случае, при мне, эта тема деликатно не обсуждается. Меня все тут негласно считают вчерашней школьницей, а еще, может быть, дело в дяде-полицейском.
— Зимин, прекрасно зная, что у него сегодня физика, не явился! — продолжает бушевать директриса.
Физику у нас, как известно, преподаёт она лично. Я сильно сомневаюсь, что Зимин каждый день сверяется со своим школьным расписанием.
Директриса, наконец, заканчивает свой разговор. Судя по всему, ее собеседником был кто-то из Гороно. Теперь ее возмущения дружно, как по команде, подхватывает и вся учительская. Мне становится очень неловко выслушивать все это.
— Таисия Валерьевна, ну что вам сказать, — горестно вторит ей завуч, — быстрее бы конец учебного года! И его совершеннолетие. Думаю, тогда впору будет отпраздновать всем дружеским коллективом…
Для меня же сказанное как
