Кусты с той стороны шевельнулись, причудливо играя ночными тенями, а следом по вытоптанной тропике удалилась широкоплечая мужская фигура.
Мое сердце пропустило удар, а потом принялось колотиться со скоростью света.
– Ма!
– Петь… Кто это был? – я все смотрела и смотрела в темноту на тропинке, силясь разглядеть еще хоть тень силуэта, но ничего уже не было видно.
– Наш сосед!
– Что еще за сосед? – нахмурилась я.
– Он сказал, что живет там, в конце улицы! – Петька беззаботно махнул куда-то рукой.
– В конце этой улицы не больше домов.
– Теперь есть! Я сам видел! Я днем туда бегал! Там не дом, а дворец настоящий! Хочешь посмотреть? Пойдем?!
– Птенчик, не сейчас же. В такой тьме мы ничего не увидим, еще и сами заблудимся.
***
– А вы знали, что у нас в деревне новый жилец? – осторожно спросила Антонину Петровну, когда мы на веранде пили чай с сушками.
– Да, да! – Охотно поддержала та мою мысль, – Люба Крапивина из пятого дома мне звонила на днях, рассказала. Говорят, затворником живет, ни с кем не общается.
Я сонно сморгнула.
– Странно, да? С чего бы это вдруг кому-то сюда переезжать? Еще год, второй, и деревня полностью вымрет.
– А он еще и домину себе там отгрохал, – подтвердила соседка Петькину фразу, – да черт поймет, что у этих богачей на уме.
– А он… Ну-у? Богач?
– А ты дом его сходи, посмотри, и сама все поймешь, – хитро улыбнулась старушка.
Но я только плечом пожала.
Ну живет и живет. Я в чужие жизни не лезу.
Однако незнакомый сосед не выходил из моей головы до самой полуночи, а воспаленное воображение рисовало его почему-то очень похожим на Грома.
Когда же это все прекратится?
Сколько можно страдать по человеку, которого никогда в жизни больше не суждено мне увидеть?
Не жизнь. Настоящая мука…
29
29
Бесполезно ворочаясь с одного боку на другой, в конце концов я сдалась, и встала с кровати. Пружины той тихонечко скрипнули, заставляя поморщится, и тут же заглянуть в Петькину комнату, дабы проверить не разбудил ли шум сына.
Но мой разбойник спал как убитый. Здесь, откормленный свежим деревенским воздухом и спелыми овощами, он не просыпался по ночам, даже когда на улице гремела гроза, заставляя стекла в окнах дрожать. Хотя после той страшной ночи, когда на дом Грома напали, Петьку еще долго мучили кошмарные сны…
Я устало уперлась лбом о косяк на двери. Тихо вздохнула. И прикрыла дверь в комнату сына.
Бесцельно бродила по дому еще два часа, а взгляд то и дело падал на старую койку.
Перед глазами мелькали, как на повторе, картинки из прошлого… Вот гроза за окном разрезает темное небо яркими вспышками молний. Вот в мою дверь колотится грозный мужчина, а потом я вижу алую кровь на его белоснежной, насквозь мокрой, рубашке. И жар… Жар по всему телу от тусклой лампадки и его обжигающих рук.
Села на табуретку на кухне, пряча в ладонях горящие щеки.
Я не могу постоянно жить прошлым.
– Забудь… – шептала тихо, как мантру. – Ты должна, Есения, слышишь? Ты должна все забыть. Грома… нет. Его больше нет. А у тебя вся жизнь впереди. Что ж ты мучаешь-то так себя этими мыслями? Что ж ты душу-то рвешь? Забудь… Тебе надо жить дальше. Ради себя. Ради сына.
Сколько таких молитв по ночам я сама себе говорила. Но не помогла ни одна.
Окончательно смирившись с очередной ночью без сна, я накинула вязанку прямо поверх светлой ночнушки до пят, и вышла во двор.
Босые ноги приятно холодила роса на траве, и я сама не заметила, как тропинка привела меня к озеру.
Обхватив себя руками крест-накрест, я еще долго стояла, вглядываясь в зеркальную озерную гладь.
Пока слова не начали вырываться у меня изнутри:
– Для чего?! – усмехнулась я с горечью. – Для чего ты мою душу к нему привязала?! – обессиленной вскрикнула, сама не зная, к кому обращаюсь. Наверное, к той самой мавке, дух которой обитает в этих краях, и всех влюбленных на веки вечные вяжет друг с другом. – Как мне теперь без него?! – Я всплеснула руками, а потом обессилено их уронила сжимая ладонь в кулак.
Из глаз брызнули слезы.
Внезапно накатила лютая злость. Злость и отчаяние. И я не знала, как выкричать, выплакать этот ком бурой тоски из груди.
– За что?! – не унималась, несмотря на рыдания. Остервенело утирала мокрые щеки и кричала. Снова и снова: – Мне что без него сейчас делать, скажи?! Ну?! Где же ты?! Выходи! Скажи мне, как мне теперь жить без него?! Ты же обещала! Обещала, что даже смерть не разлучит! И что?! Что теперь?!
А потом из груди начали рваться уже не слова, а хриплые рваные звуки, похожие на рычание забитого до смерти зверя.
Я обессиленно упала на сырую траву, и, уткнув лицо в колени, горько заплакала.
Не знаю, сколько прошло минут или, может, часов, прежде, чем я вновь взглянула на озеро, которое теперь затянуло туманом.
«Скоро рассвет» – отстраненно пронеслось в моей голове, перед тем, как взгляд зацепился за странный мираж. Прямо посреди озера, там, где оно глубже всего, туман приобрел причудливое очертание человеческого силуэта.
Не просто человеческого. Девушки.
И, забыв как дышать, я замерла. По всему телу тут же потянулись мурашки. Тишина стояла оглушительная. Воздух так свеж, что пьянил. А перед моим мутным взглядом все отчетливее проступал образ девицы в белой сорочке до пят.
Она незаметно кружила над озером, развивая по ветру две белые косы. Стоило моргнуть, и девица перемещалась на метр дальше. А потом ближе. Словно играла.
Я похолодела, и вцепилась побелевшими пальцами в подол мокрой ночнушки.
Медленно, будто мое тело мне не подчинялось совсем, встала на ноги. Теперь уже не чувствовала росы под ногами. Вся я, словно ватная гуттаперчевая куколка, подчинялась чему-то другому…
Рвано вздохнула. Шажок. И еще.
А через миг я уже у кромки воды. Секунда. Другая. И стою там по щиколотку.
А дух девицы с белыми косами все вьется над озером. Будто зовет.
И все сложилось в моей голове за секунду.
Я еще и осознать не успела. А ноги уже сами, уверенней понесли меня вглубь. Туда. На самую глубину.
Может, Мавка права? Именно это она и имела в виду? Раз я в этом мире больше не могу с Громом быть, то смогу там, за чертой?
Теплые слезы катились по холодным щекам.
А я все брела и брела, словно в трансе, пока вода не скрыла по шею.
Думала ли я в этот миг о своем сыне?
Нет. Все мои мысли и чувства сожрала черная дыра, сотканная из нечеловеческой боли…
В застывшей душе ни тоски, ни холода больше. В затуманенной голове ни одной мысли. Я свое имя с трудом вспомнила бы в тот миг отчаянья. Как под гипнозом я шла вперед, позабыв всю свою жизнь в один миг.
– Позволь увидеть его… – прошептала, – еще хоть один раз...
Крепко зажмурилась и нырнула под воду.
***
– Ну, ну, Фея, черт тебя побери, – рычал кто-то над моим ухом, голосом… Грома?
Ощутила, как замерзшие губы медленно тянет улыбка. Блаженная, да. Потому как сколько раз мне этот голос чудился, снился?
И вот теперь снова… Где я? Во сне? Или уже по ту сторону?
Странно, но боль отступила. Словно я опять в его сильных руках.
Только вот горло и нос дерет сильно-сильно, будто я нахлебалась воды.
Хрипло покашляла.
– Глаза открывай, – приказал мне голос мужчины, смерть которого заставила меня так долго страдать.
Но я не послушалась. Зажмурилась крепче. Потому что с этой ловушкой знакома – стоит только открыть глаза, и видение тут же рассеется. Я начинала так каждое утро минувшего года.
– Открывай, говорю, – зарычали, а потом еще и легонько отхлестали меня по щекам. Какое же бесцеремонное мне попалось видение! Но… прямо как настоящее. И от этого я еще больше расплылась в глупой улыбке.
