– Ну… выходит так, – сдулся парень.
– В таком случае, у меня возникло еще больше сомнений, в том, что наша сотрудница могла быть причастна к пропаже. Конечно, если хотите, вы можете вызвать полицию. Уверена, что они обязательно во всем разберутся.
– Да не буду я ментов вызывать! – озлобился парень, – батя мне потом шею за это намылит!
И… бросил трубку.
Я удивленно посмотрела на свой телефон, прежде, чем спрятать тот в карман куртки.
Лично мне теперь ясно – мажор просто хотел повесить пропажу на сотрудницу клининга, потому что этот вариант показался ему легче, чем устраивать разборки дружкам и гостям.
Что ж, если он вызовет полицию, мы естественно будем содействовать следствию. Но что-то мне подсказывает, что он этого не сделает…
Набрав Гульнару и успокоив ее, я выбросила из головы ненужные мысли, и крепче перехватила ладошку сынишки.
– Ма, а на карусель мы зайдем? Темка сказал, что они с папой катались на прошлой неделе!
– Конечно зайдем, – улыбнулась я сыну. – И на карусель, и куда ты захочешь?
– Правда-правда?
– Правда-правда.
***
– Мам, – спросил птенчик спустя пару часов, когда уставшие и измотанные после каруселей, мы сидели на лавочке в парке, беззастенчиво утоляя голод мороженным, – а я когда вырасту, тоже буду ездить на большой машине! Как эта! – Ткнул пальчиком в темный джип с тонированными стеклами, припаркованный неподалеку.
Мое сердце екнуло.
Но я не обратила на этот кульбит никакого внимания. Привыкла уже. За целый год я просто привыкла, что мой организм сходит с ума, каждый раз, когда я натыкаюсь на что-то, напоминающее о Громе.
Я остановила взгляд на лобовом темном стекле, и даже не видя водителя, все равно ему улыбнулась.
Я знала, что это люди Хасана.
С тех пор как Грома не стало, он приглядывает за нами.
Как и обещал, Хасан отпустил нас с Петькой спустя пару недель, когда все улеглось. Сми перестали трубить о смерти самого известного криминального авторитета города, а я еще несколько месяцев не включала ТВ и не покупала газет.
Мы с сыном вернулись в свою комнату в старой общаге, а еще месяц спустя Хасан приехал к нам и всучил пачку денег.
За что? Для чего? Он ничего не стал объяснять. Лишь спустя время, когда он вернулся опять, я узнала, что Гром для него был больше, чем друг, и Хасан просто не захотел нас бросать.
Деньги, которые Хасан передавал позже, я складывала на отдельный счет в банке – Петька, когда подрастет, сам распорядится, как поступить с этой суммой. Взяла лишь малую часть, чтобы рассчитаться за остаток кредита, и открыть небольшой бизнес, нанять персонал, снять помещение, докупить оборудование.
Бизнес внезапно расцвел, принося мне не малый доход, и сейчас мы с сынишкой уверено стоим на ногах. Все начало потихоньку налаживаться.
Еще бы еще моя душа не болела так тихими пустыми ночами…
Еще бы подушка каждое утро не была мокрой от слез.
И я ругаю себя. Ведь это нелепо. Мы с Громом почти не знали друг друга. Провели вместе лишь пару ночей. Кроме Петьки нас ничего и не связывает.
Тогда почему же так больно?
И, знаете, врут те, кто заявляет, что время все лечит.
Потому что не лечит оно ни-чер-та. Ты просто учишься жить с этой болью.
– Петь, а знаешь, – я отвела задумчивый взгляд от авто с темными стеклами, – до летних каникул осталось всего пара недель. Хочешь я возьму отпуск и мы на все лето уедем в деревню?
Сынишка округлил глаза в удивлении и беспардонно вытер испачканные в мороженном губы, рукавом своей куртки.
– Это что же получается, – выставил он вперед руки и растопырил пальчики, – я все лето в сад не пойду?
– Не пойдешь, – засмеялась я, потрепав его по макушке.
Сынишка нахмурился, так сильно в этот момент напоминая мне Грома.
Мое сердце жалобно сжалось, но, как и все предыдущие разы – я научилась не обращать на это внимания. И даже ни один мускул на моем лице не дрогнул от всепоглощающей, почти физической боли.
– Тогда я, конечно, согласен, – по-деловому отозвался мой птенчик, будто на важных переговорах сидел. – Едем, ма. А что мы будем там делать?
28
28
Однако, дел в доме нам с пенькой нашлось очень много. Днем мы занимались уборкой, небольшим, посильным ремонтом, а по вечерам ходили на озеро или в лес, по грибы и по ягоды.
В пятницу Петька даже учился соседскую корову доить, а потом гонялся во дворе за гусями. Чуть позже уже гуси гонялись за ним, справедливо решив показать, кто здесь главный.
– Ма, а деда Коля сказал, что завтра меня на тракторе будет катать! – Воодушевленно рассказывал Петька, подставляя руки под струи холодной воды в дворовом умывальнике.
Я поставила миску с салатом на уличный столик, а сама села в плетеное кресло. Склонила голову набок.
Большой он уже у меня. Богатырь настоящий растет. По деревне гуляет один, хоть я и скрипя сердце его отпускаю. Но Петькин характер с каждым днем все больше напоминает характер Грома, и спорить с ним все сложнее. Страшно упертый. Командир настоящий.
И… внешне… Внешне он тоже все больше похож на него.
А мне так чертовски больно это каждый день видеть.
Быть может, если бы у меня перед глазами каждый день не бегало живое напоминание Грома, я бы его быстрее забыла?
Но в тот же миг, я решила, что, если бы мой сын был похож на кого-то другого – мое сердце вообще бы разорвалось на части…
Я улыбнулась сквозь силу и подступившие слезы, и пряча в голосе горечь, спросила сынишку:
– Не забоишься? На тракторе-то?
– Не-а! – Отважно тряхнул тот головой.
– Сенечка! Ой! Радость-то какая! – Услышала я голос, показавшийся смутно знакомым. Обернулась и тут же растянулась в улыбке во все тридцать два.
– Здравствуйте, Антонина Петровна!
С сестрой моей покойной соседки я давно держу связь. Нашла ее номер, и позвонила, чтобы бабуля знала, что я жива и здорова. Наверняка надумала себе тогда всякого, когда увидела, что из автобуса меня силой амбалы выводят.
Полицию она, кстати, тогда все-таки вызывала, а потом еще две недели им обивала пороги, требуя меня разыскать и отобрать у «бандитов - антихристов». Но все это я уже гораздо позже узнала, когда с ней по телефону болтала. А вот свидеться довелось только сейчас.
Мы тепло обнялись, и я не упустила момента пригласить Антонину Петровну поужинать с нами. Солнце уже клонилось к закату, окрашивая нашу деревню брызгами оранжевых красок. Сынишка забрался в гамак, я накрыла на стол, а Антонина Петровна притащила котомку с гостинцами, выгружая их тоже.
– Вот тут вареньице малиновое, сама делала, – приговаривала она, – как хорошо, что все-таки встретились! Мальчишка-то твой как подрос! Совсем большой уже стал!
– И не говорите, – улыбнулась я бабушке, – я и глазом моргнуть не успела, как он вымахал. И деревенский воздух ему тоже на пользу.
И пока соседка травила мне байки времен своей молодости, Петька в гамаке заскучал, и отправился нарезать круги вокруг дома.
Так всегда и бывает – ребенок мельтешит перед глазами, а потом миг, второй, третий, а ты только на пятый понимаешь, что его давно нет.
И сердце тут же проваливается вниз живота, а потом от тревоги и страха, начинает стучать где-то в горле.
– Петь?... – позвала его неуверенно, озираясь по сторонам. Стемнело уже. За домом старая ржавая бочка собирает дождевую воду, иногда Петька там пускает кораблики… – Антонина Петровна, я сейчас… – торопливо вскочила, огибая дом по мосткам.
Одно дело, когда он днем где-то бегает, но ночью, в этой темноте непроглядной запросто можно уйти совсем не туда. Здесь рядом озеро, лес, и вообще миллионы опасностей!
В пару секунд мной овладел безотчетливый страх.
– Петь! – Строго крикнула я, а когда, завернув за угол дома, увидела сына возле ограды в кустах, чуть не осела на те же мостки с облегчением. – Петь! Я же тебя кричу! Ты почему не отзываешься?! – Заругалась на сына.
