«Господи, неужели я хочу ему нравиться?! Да нет же, не может быть! Я просто перенервничала, устала», — пыталась успокоить себя Анжела, но от случайного прикосновения полных пальцев Станислава Яновича по телу бежали горячие токи.
Впрочем, мужчины, казалось, не обращали на девушку почти никакого внимания. Поговорив с полчаса на общие темы, они занялись обсуждением какой-то части Володиной диссертации и только вежливо кивали и улыбались, когда Анжела подливала чай или накладывала варенье.
Анжела держалась из последних сил, и ей стоило огромного труда не убежать, когда на прощание профессор поцеловал ей руку. От прикосновения его мягких влажных губ она вздрогнула, как будто на ладонь упала гусеница.
Как только Радзинховский скрылся за дверью, Анжела, понимая, что в таком взбудораженном и нервном состоянии не сможет даже улыбнуться Володе, юркнула в ванную. Она брезгливо сбросила с себя платье, еще несколько часов назад выбиравшееся с такой тщательностью, в грязное белье и встала под струю горячей воды. Какое-то время Анжела ни о чем не думала, ничего не чувствовала, только подставляла под теплый дождь голову, плечи, грудь, смывая с себя липкие взгляды профессора. Потом сделала воду немного похолоднее и попыталась разобраться в своих ощущениях. Она совершенно точно знала, что без памяти любит Володю и ни за что бы не согласилась ему изменить. К тому же одно воспоминание о мокрых губах профессора и обо всем его большом, немного рыхлом, несмотря на моложавость, теле вызывало у нее дрожь омерзения. Но что тогда значат горячие волны, накрывавшие ее всю от самого легкого прикосновения этого человека? Почему она так вспыхивала от его улыбок?
«Он же врач! — Анжела чуть не рассмеялась от радости, потому что разгадка вдруг была найдена. — И потому отлично знает чисто физиологические способы возбуждать чувственность. Он просто очень хороший специалист, а его порочность и большая практика развили в нем эти навыки до совершенства, в котором ему никак нельзя отказать».
Найдя такое простое объяснение своим странным ощущениям и почувствовав себя чистой и ни в чем не виноватой, Анжела мгновенно успокоилась, и на ее хорошеньком личике заиграла спокойная радостная улыбка. Она, напевая, с удовольствием понежилась в пене своего любимого геля для душа, вымыла чудесные волосы и выбрала флакончик с самыми обольстительными духами. Она была так счастлива сознанием своей невиновности, что ей хотелось петь и летать, улыбаться и делать счастливыми всех вокруг и особенно Володю — единственного и неповторимого, самого умного, нежного и красивого, ради которого она готова на все.
С такими мыслями и с улыбкой на лице Анжела вышла из ванной и, неслышно ступая, прошла в комнату. Володя сидел в кресле с какой-то книгой, но, кажется, был занят не чтением, а посторонними размышлениями. Он поднял глаза и хотел было что-то сказать, но, внимательно посмотрев на Анжелу, передумал и несколько принужденно улыбнулся.
— Ты устала, дорогая? — ласково спросил он и взял ее за руку. — Наверное, хочешь спать? Ты ложись, я позанимаюсь на кухне.
В голосе возлюбленного не было слышно ничего, кроме нежности и заботы, но Анжела успела уловить принужденную улыбку и насторожилась. К тому же, появившись в облаке чувственных духов и в почти прозрачном пеньюаре, она ждала не слов об усталости, а совсем другой реакции.
— Что-то случилось? — тихо, но настойчиво спросила она. — Что-то не ладится с работой? Профессор чем-то недоволен?
— Нет-нет, все хорошо. Я, наверное, переволновался сегодня и устал. А надо еще исправить кое-что в работе до завтра. Спокойной ночи! — И он вышел на кухню, оставив Анжелу одну, встревоженную и растерянную.
Всю ее веселость как ветром сдуло. Она залезла на кровать и свернулась клубочком, как котенок, оставленный злыми хозяевами зимой на улице. Что-то было не так. Володя что-то задумал и скрывает от нее. Она не могла догадаться о том, что бы это могло быть, но интуитивно чувствовала напряженность и обман. Так она и лежала, одна в темной комнате с распущенными пушистыми волосами и прозрачной рубашке, а ее грусть и тревогу равнодушно и безжалостно раздувал свистящий за окном ветер, то с шуршанием гонявший по пустынной улице обрывки газет и полиэтиленовые пакеты, то царапающий окна голыми черными ветками мокрых деревьев.
«Скажу ей завтра. Утро вечера мудренее, — думал в это время Володя, нервно ходя по кухне из угла в угол и куря одну сигарету за другой. — Она была так по-детски радостна и так обольстительна, когда вошла в комнату, что я просто не мог испортить все такой просьбой. К тому же она и так была не в себе весь вечер. Этот старый черт знает что делает, сволочь! Бедная моя Анжелочка! Но ведь у меня нет другого выхода, а степень мне необходима как воздух. И она знает это и поймет, и поможет. Конечно, поможет! Просто не может не помочь — с ее-то золотым сердечком!»
Утро воскресенья было совсем нерадостным. Не было слышно за окнами веселых голосов детей, не щебетали птицы, и за серыми тяжелыми тучами не было видно солнца. Анжела проснулась не отдохнувшая и не успокоившаяся. Володя уже встал и читал на кухне очередную толстую книгу. Он даже не пожелал Анжеле доброго утра, только рассеянно кивнул в ответ на ее поцелуй. А после завтрака, когда она, по его хмурому виду поняв, что никаких совместных прогулок или других развлечений сегодня не будет, открыла программу TV, Володя вдруг вошел в комнату, тяжело положил ей руку на колено и сказал, что им надо поговорить. Анжела вздрогнула, вчерашняя тревога охватила ее с новой силой, и она со страхом и надеждой посмотрела в глаза Володи. Но он только низко опустил голову и пару минут, за которые Анжела успела несколько раз украдкой вытереть набегавшие слезы, молчал. Наконец Володя прямо взглянул на нее и заговорил, но таким неприятным голосом, что Анжела похолодела и даже не разобрала первых фраз. Когда же до нее дошел смысл сказанного, то несколько минут Володиного молчания, казавшиеся ей такими мучительными, представились теперь почти райским блаженством.
— Но, Володя, как же я могу?! Я ведь люблю тебя. И вообще — не хочу… Он же старый… Или я совсем тебе безразлична… как вещь… — лепетала Анжела, растерявшись и не в силах поверить ни в такой жестокий цинизм своего возлюбленного, ни в возможность выполнить его просьбу.
— Анжелочка, милая, любимая, единственная! Пойми — это мой единственный шанс, — уговаривал ее Володя, целуя волосы, шею, глаза. — Поверь, мне очень больно и тяжело просить тебя о такой услуге, но ты ведь знаешь, как мне нужна эта защита. Я бы, не раздумывая, заплатил какие угодно деньги, если бы они могли заменить то, что потребовал профессор. Но ему ничего, точнее никого, кроме тебя, не надо. И я уверен, что ты все поймешь и поможешь мне. Ведь ты жалеешь даже грязных бездомных кошек и псов и тратишь на них так много сил, уделяешь им столько своего внимания и доброты. Неужели ты откажешь в этом мне? А я никогда тебе этого не забуду… — Володя уже стоял перед ней на коленях и прижимался щекой к обнажившемуся из-под завернувшегося края длинного халата колену. — Ведь это совсем несложно и всего один раз. Ну что тебе стоит? Ради меня! Ради нашего будущего! Это не так страшно, как тебе кажется. Ты закроешь глаза и даже не будешь его видеть. Нужно только немного потерпеть, милая. Представь, что это посещение врача, неприятная, но необходимая процедура. Ну же, Анжелочка, скажи, что ты согласна. Ты же сделаешь это для меня, из любви ко мне. Ты же говорила, что готова ради меня на все, Анжела!
