Не понимаю зачем и бешусь. Я же все-таки не пряники ночью печь училась, а девственности лишилась! Неужели нельзя быть чуточку более деликатным и не таким бесчувственным?!
Его взгляд — сама невозмутимость, и я понимаю, что деликатности мне от него не дождаться.
Что ж… Хочешь прямо? Будет тебе прямо!
— Трахаться хочу! — выдаю громко и с вызовом.
Барханов аж давится от неожиданности.
Участливо стучу его по спине ладошкой и добавляю:
— Как ночью. Чтобы ты сначала целовал и трогал, а потом… — эээ, как оно там правильно. Кручу пальцем пытаясь подобрать слово. — А потом насадил.
Да, пусть будет насадил. Что уж миндальничать. Я вообще Мисс Прямота, пусть наслаждается.
Демид переворачивается на спину и смеется, прикрыв лицо ладонью.
— Лерка… какая же ты…
От этого смеха узел внутри груди ослабевает. Я снова переключаюсь из режима боевой мегеры в режим маленькой смущенной девочки.
— Хватит ржать, — пихаю его в бок.
Он рывком притягивает к себе, так что распластываюсь у него на груди, и гладит по волосам, рассматривая меня, как чудо-юдо.
— Глупая. Если я тебя сейчас… насажу, ты рыдать будешь кровавыми слезами, а потом еще неделю будешь бояться без трусов остаться, — чмокает в нос. — Поверь, так будет лучше.
Он разжимает руки, и я тут же с него сползаю. Сажусь на краю дивана, накинув себе на плечи простыню. Не всю — ее край прикрывает то, что у Демида ниже пояса.
— То есть ничего такого эдакого с утра не будет?
— Я бы не отказался от глубокого минета, но думаю, пока ты к такому не готова, — снова смеется, перехватив мой изумленный взгляд на его пах. Под простыней явно намечается движение.
Минет… оооо… Щеки просто полыхают. Если я сегодня не помру от смущения, это будет просто нереальный подвиг.
— Совместный душ тоже отменяется, — невозмутимо разводит руками, — потому что джентльмен во мне слаб.
— И что теперь? — выдыхаю разочарованно и в то же время облегченно. Он прав, я пока не готова к продолжению. Ни к душу, ни к минету. Мне бы с собственным дыханием справиться.
— Ничего. Раз больше не спишь, то подъем. Я хочу кофе, — откидывает тряпку в сторону и садится так стремительно, что я даже охнуть не успеваю.
Темная полоска волос ведет взгляд от пупка вниз к вздыбленному члену. Я зависаю на нем на долю секунды перед тем, как отвернуться. Рот сам наполняется слюной, а между ног становится нестерпимо горячо. Когда-нибудь я наберусь смелости, переборю эту идиотскую робость и прикоснусь к нему. Рукой, губами, языком… Возможно даже завтра…
В этот момент чувствую себя невообразимо испорченной, и это так волнительно, остро, что сбивается дыхание.
Демид в отличие от меня стеснительностью не страдает. Абсолютно нагой неспешно проходится по комнате, демонстрируя гибкое, рельефно вылепленное тело, подбирает вещи с пола, натягивает домашние брюки и выходит из комнаты. Проводив его шальным взглядом, я со стоном падаю на подушку.
Я лежу в кровати еще минут пять, пытаясь собрать себя в кучу и отдышаться.
Адреналин зашкаливает, дурные фантазии фонтанируют, сердце вообще не в курсе, что должно биться в груди — пульсирует везде, начиная от пальцев на ногах и заканчивая натертым местом между ног.
Что творится в голове — вообще не понять. Сумбур полный. Мякиш и одновременно ураган. Я то млею, то стыжусь, то испытываю непреодолимое желание бегать по улицам и орать о том, что произошло этой ночью. Меня просто распирает.
Нужно позвонить Ксюше, Алине, Лене, Оксане и все им рассказать. А еще лучше собрать их вместе и во всех деталях поведать о том, как я наконец вступила во взрослую жизнь. И Дашку Кутузову с собой прихватить, чтобы наконец заткнулась и перестала ко мне цепляться! Она точно от зависти подохнет, когда узнает с кем я теперь.
О-о-о-о-о, предвкушаю, как вытянется ее физиономия…
— Долго валяться будешь? — оклик Демида возвращает меня из сладкого плена мстительных фантазий. — Подъем!
Какой же он все-таки зануда.
Показываю язык и с кряхтением поднимаюсь на ноги. Тело будто не мое. Ватное, непослушное, какое-то новое. Подхожу к зеркалу и кручусь перед ним, пытаясь понять, что изменилось. Визуально — ничего. Те же титьки, та же попа. Но блин… Блин!
Он их трогал. Везде. Кожа помнит эти прикосновения и отзывается мурашками.
Мне срочно надо прийти в себя.
— Я в душ, — бросаю на ходу и бегом припускаю в ванну.
Теплая вода, холодная, снова теплая, а потом ледяная. С визгом выскакиваю из душа, но зато в голове становится кристально чисто. Отпустило. Пока. Не знаю надолго ли.
Мы выходим на панорамный балкон. В руках кружка кофе, на плечах синий махровый халат Барханова, в котором я утопаю до самых пят и тайком, пока он не смотрит, нюхаю ворот, прикрывая глаза от блаженства.
Я привыкла из окон своей пятиэтажки смотреть в окна соседней пятиэтажки, а здесь весь город до самого горизонта, как на ладони. У меня захватывает дух от этого вида и снова душит радостный смех. Прячу улыбку за кружкой и чувствую себя самой счастливой девочкой на свете.
Вернее, уже не девочкой.
Демид стоит рядом со мной, опираясь локтями на перила и неспешно делает глоток кофе. Я не могу отвезти глаз от идеального профиля, темных бровей, длинных густых ресниц, прямого носа, чувственных по-мужски красивых губ. Плечи, спина, грудь, спортивные брюки, открывающие тазовые кости.
Идеал. До знакомства с ним я думала, что такие встречаются только в кино и на страницах журналов. А вот он рядом. Мне хочется запечатлеть его, чтобы иметь возможность любоваться, когда буду одна. Или похвастаться перед подружками.
Вытягиваю из кармана телефон, ловлю его в объектив камеры и снимаю.
— Удаляй фотографию, — произносит, не оборачиваясь.
— Не-а, — рассматриваю его изображение на экране. Красивый. Мужественный.
Взрослый. Девки точно от зависти окосеют, — мой телефон, что хочу то и фотографирую.
— Значит, он сейчас улетит с балкона.
Демид все так же неспешно пьет кофе, даже не смотрит на меня, но я чувствую, как становится холоднее на несколько градусов.
Он ведь сделает это, запросто.
— Смотри, какой ты тут хорошенький, — пытаюсь его растормошить, но получаю только непробиваемый взгляд.
— Я сказал нет, — роняет тоном, не приемлющим возражения, — убрала живо.
— Демид, ну что ты какой…
Снова взгляд и я затыкаюсь, будто перекручивает голосовые связки. Ему даже ничего не надо говорить. Просто взгляд. И внутри все поджимается.
Я не хочу с утра ругаться и выяснять отношения, поэтому недовольно бурчу:
— Да пожалуйста, — тыкаю на кнопки, удаляя фотографию. — Все, доволен?
Он опять молчит, все так же невозмутимо потягивая кофе.
Замороженный!
Внутри меня зреет протест и хочет сделать хоть что-нибудь наперекосяк, чтобы не думал, что он тут самый главный и может давить на меня.
Снова щелкаю камерой.
Барханов недовольно цыкает и оборачивается ко мне.
— Что? — нагло вскидываю взгляд, прекрасно зная, что нарываюсь.
— Я же сказал никаких фотографий.
Последние два слова чуть ли не по слогам, чтобы я уж наверняка поняла. Это раздражает.
— Расслабься, Барханов. Я не твой дивный лик щелкнула, а общий вид.
— Не из моих окон.
— Окна твои, рассвет общий. Не вредничай.
Он хмурится. Я упираюсь. Мне жизненно важно сохранить эту фотографию, хотя на ней ничего нет — только клочок неба, окрашенный золотыми лучами.
От волчьего взгляда хочется спрятаться, но я стою. На чистом упрямстве, потому что сердце грохочет совсем уже истерично, и совсем не там, где надо — в этот раз под коленками, которые начинают мелко трястись.
— Видишь, — разворачиваю экран к нему, — просто рассвет. Обещаю, что не буду ставить метки и подписывать адрес балкона, с которого фотографировала.
Демид мельком смотрит на него и отворачивается.
— Херней страдаешь.
Какая херня, чурбан ты бесчувственный? Это наша с тобой фотография. Наше первое утро! В этот момент его стальная приземленность просто убивает. Ну нельзя же быть таким! Хоть капелька романтики-то должна была в нем сохраниться.
