Тая, конечно, тоже внесла свою лепту, — он грубо треплет за волосы сидящую рядом с его коленями девушку. — Но в целом было замечательно. Думаю, Глебушка в тюрьме тоже оценит.
Мразь. Других слов у меня нет. И ведь ещё ничего не закончилось.
— Минуту, — у Добролюбова звонит телефон, и он выставляет ладонь, а сам отвечает. Какое-то время внимательно слушает, а потом отключается. — Этих — в камеру, пусть хоть познакомятся. Продолжим позже, а сейчас мне нужно ехать.
Он встаёт и в сопровождении двух охранников выходит из зала, а к нам подходит ещё один.
— Руки! Чтобы я видел, — тычет в нас пистолетом. — Особенно у тебя, герой-любовничек. И топаем к выходу.
Я сползаю со стола и подтягиваю трусики через платье. Чувствую, на бедро вытекает горячая сперма. Да плевать уже. Беру и подкладываю платок, забравшись под платье. Опускаю глаза на свои испачканные пальцы.
— Эй, ты в коме что ли, красотка? Давай, пошла, говорю.
Неприятный голос бандита режет слух, и я вздрагиваю. Чувствую себя растеряно. Торможу, словно шестерёнки в голове никак ни начнут вращаться. Раскачиваются, скрипят, но так и стоят на месте.
— Не трогай её, — шипит Бахурин на охранника, но тот приставляет дуло прямо ему ко лбу. — Злата, идём. Давай, надо прийти в себя.
Снова киваю, разворачиваюсь и иду в сторону выхода из зала, Демида ведут следом. Меня в этот раз не сопровождают в ту комнату, нас обоих ведут по коридору, спускают ещё ниже в подвал. Тут уже не видно убранства богатого дома. Тут как в каком-то каземате, тюрьме. Охранник открывает тяжёлую решётчатую дверь и кивает входить внутрь.
Да у них здесь как в настоящей тюрьме. Как можно спокойно жить в доме, в подвале которого за решёткой сидят люди? Но такие, как Добролюбов, думаю, от этого спят ещё спокойнее.
Решётка с лязгом захлопывается. Я осматриваю камеру: две лавки с матрасами, железный стол, такой же железный унитаз и раковина. Пол застелен прибитыми кусками фанеры. Даже думать не хочется, что это за бурые затёртые пятна на ней. Кирпичные стены небрежно окрашены в грязно-зелёный. Над решётчатой дверью лампа дневного света.
Подручный Добролюбова уходит, и мы остаёмся с Бахуриным вдвоём. Я обхватываю себя руками, прохожу и присаживаюсь на самый край одной из лавок. Здесь не холодно. Немного сыро, но температура нормальная. Однако меня всё равно потряхивает.
Смотрю в пол, пытаясь собрать в кучу расползающиеся словно змеи мысли.
— Ты замёрзла, — негромко говорит Демид и набрасывает на меня свой пиджак.
Он присаживается передо мной на корточки, чуть сжимает плечи и пытается заглянуть в глаза.
— Злата! Посмотри на меня.
И я смотрю. Одну секунду. Две. А потом шестерёнки в голове вдруг щёлкают и начинают нестись с дикой скоростью, срезая и сминая собственные зазубрины. Куски паззла складываются, являя мне жуткую картину. Я не хочу её видеть, верить, но слишком много этих ярких, сигналящих кусков.
— Убери от меня руки, Демид, — после столь долгого голосового ступора твёрдость собственного голоса удивляет меня саму.
— Маркиза… — он немного прищуривается, совсем как когда-то делал мой Бахурин. — Я понимаю, что ты в шоке, вся эта грязь…
— Я попросила убрать от меня руки. И отойди.
Бахурин не спорит. Он вздыхает и выполняет то, о чём я настоятельно попросила. Становится напротив в нескольких шагах и внимательно смотрит. Я же продолжаю смотреть на него.
— Мне очень жаль, что тебе пришлось пройти через это, Злата. Если бы я мог этого избежать, то сделал бы всё возможное.
— Наверное.
— Наверное? — он хмыкает и непонимающе поднимает брови.
— Скажи мне, Демид, как так вышло, что ты оказался здесь? Один, без подкрепления? — я тоже встаю и смотрю на него пристально. — Почему так бездумно выхватил пистолет, когда в комнате было шестеро вооружённых? Как такой продуманный лис, как Добролюбов, не пробил тебя? О том, что дело моего мужа ведёт новый следователь, и что его фамилия Бахурин, думаешь, ему было сложно узнать?
Мужчина засовывает руки в карманы брюк и несколько секунд смотрит очень внимательно.
— Так ты думаешь, это подстава? Что я работаю на Добролюбова, и всё это было сделано специально?
— Я не знаю, Демид, — многое бы сейчас отдала, только бы он разубедил меня в этом. — Ты мне скажи. Изнасилование, в котором виноват не ты. Несмотря на весь кошмар, именно ты пытаешься меня как-то защитить, прикрыть. И вот мы тут вдвоём. Ты ведь запрашивал мой психологический портрет и медкарту — я в курсе. Сейчас я должна тебе довериться, таков план? Какой твой следующий вопрос? «Где флешка»?
Бахурин прикрывает глаза и поднимает голову, тяжело вздыхает. Проводит устало ладонью по лицу, а потом снова смотрит на меня. Остро, уже совершенно иначе.
— Ну ты и дура. Или просто в шоке. Флешка действительно важна, я тебе уже объяснял. Она нужна мне, и ты её отдашь. Колени подгибаются, и я сажусь обратно. Неужели я оказалась права?
— Кто ты такой, Демид? — шепчу, закрыв лицо руками. Я не настолько сильная, чтобы противостоять всем этим мужчинам, а особенно тем, кто бьёт так больно. Силы будто враз вытекают, оставляя звенящую пустоту внутри.
— Ты знаешь, — он снова присаживается рядом, заключая в свои ладони мои запястья.
— Нет, не знаю. Ты пытаешься убедить меня, что я не знаю своего мужа, но на самом деле я не знаю именно тебя. Десять лет прошло, Демид. Десять! Ты другой. Чужой.
— Ты умная девочка, Маркиза, — говорит совсем тихо. — Конечно, никакая не дура, прости за это. Но в этот раз ты копаешь своими догадками и вопросами не там.
И всё же я отнимаю у него свои руки и прижимаю к груди. Бахурин садится на лавку рядом со мной. И пытается пояснить. Я слушаю, хочу верить, но не знаю, что делать.
Он говорит, что времени на оформление протокола и организации операции не было, он даже не был уверен, что я у Добролюбова, потому что тот не один соперничал с моим мужем. Поэтому пришёл один, импровизировал. Пистолет выхватил, потому что сам Добролюбов был
