времени, упустив самый важный период в жизни Ильи. Его первые шаги, первые слова, первое знакомство с миром.
Справедливости ради надо заметить, что Соня действительно с любовью и заботой относилась и относится к малышу. Так, как и должна настоящая мама. Но она ему никто. Всего лишь сосуд. И очень скоро ее вообще не будет в нашей жизни.
Все бы ничего, только вот Саша почему-то не торопится занять ее место в сердце сына.
– Герман, ты меня слышишь?
– Слышу, – отзываюсь автоматом.
– Тогда объясни, что это сейчас было? Ты мало того, что забыл о том, что у тебя есть жена, еще и приводишь в свою спальню малознакомую девку на глазах у меня?! Это как называется? – взрывается она, когда мы отходим на приличное расстояние от комнаты.
Я не могу сдержать едкой усмешки в ответ на ее претензии. В нашей жизни наступил переломный момент, мы наконец-то вернули долгожданного наследника в семью, обрели сына, а ее волнует, почему я не польстился на ее прелести?!
– Ты ничего не перепутала? – оборачиваюсь лениво.
Смотрю несколько секунд не моргая, желая только одного: чтобы Саша без лишних слов поняла свою ошибку.
– В смысле? – останавливается жена. Меняется в лице и плотнее кутается в тонкую тряпицу, именуемую халатом. – Герман, ты о чем?
Саша мгновенно улавливает мое настроение, отступая на шаг. Но меня цепляет другое. Каким-то шестым чувством я улавливаю страх в глубине ее зрачков. Подсознательный, несвойственный доселе ей. Такой бывает, когда человеку есть что скрывать.
Саша теряется буквально на секунду, но этого хватает, чтобы посеять зерно недоверия.
– Я соскучилась! И приревновала. Да! – защищается она. – Ты совсем перестал замечать меня в последнее время. Я чувствую себя пустым местом! А ты, вместо того чтобы развеять мои сомнения, выставляешь меня за дверь, возвышая эту аферистку и унижая тем самым меня! – переходит она в наступление. – Аргументируя тем, что я якобы не вовремя. А когда время, Герман? Когда? Я все делаю для нас. Ради нас! Я живу ради тебя! У меня через два дня самолет в Гамбург. Я улетаю. Меня не будет несколько недель, и вполне нормальное явление, что я хочу провести эти дни вместе с мужем. То есть с тобой! А что ты?!
– Гамбург? – пытаюсь вспомнить, какого черта жене понадобилось в Европе.
Саша видит мою заминку, тут же хватаясь за возможность повернуть ситуацию в свою пользу. И обиженно кривит губы:
– Ты забыл? Герман, вот так ты помнишь обо мне и моих проблемах?
В памяти всплывает разговор полугодовой давности. Что-то про ринопластику и фейслифтинг, про одну из лучших клиник мира, в которой оперировались уже две ее подруги. И про то, что попасть туда большая удача, потому как очередь к нужным специалистам расписана чуть ли не на годы вперед.
Я помню, как отмахнулся, дав добро на все капризы по поводу изменения внешности. Если это сделает ее счастливее, то почему нет? В конце концов, спорить на эту тему с Сашей бесполезно. Я проиграю в первом же раунде, когда в один из вечеров забуду сказать комплимент, чем введу жену в дикую депрессию. И мы снова вернемся к этому же разговору. Только уже с железными аргументами против моей позиции.
Но, черт возьми, тогда не стоял вопрос о возвращении сына в семью. И не нужно было выбирать между ребенком или дурацкой прихотью.
– Поездку придется отложить.
– Что-о? – тянет она, распахивая широко глаза. – Ты издеваешься? Что значит отложить? Герман, это не личная клиника, чтобы можно было так легко перенести. У них оперируются знаменитости, политики, я не говорю уже об олигархах со всего мира. Они по праву заработали себе репутацию одного из лучших медицинских центров в мире! Я не могу просто так взять и отказаться. У меня уже все оплачено!
– Значит, отменяй, – бросаю окончательно. Меня начинает раздражать переливание из пустого в порожнее. – Я в душ и спать. Устал зверски. Спокойной ночи! – произношу завершающей нотой.
Наблюдая, как у Саши от негодования раздуваются ноздри.
Читая в ее глазах, какой я негодяй.
И оскоминой на зубах ощущая странное чувство поражения. Несмотря на то, что уверен: жена сделает все, как я сказал.
Я не могу уснуть до самого утра. Чужой дом, чужая спальня, чужой запах. Все слишком непривычное, местами даже враждебное. И море эмоций, пережитых за прошедшие сутки.
В душе до сих пор полный раздрай. Мысли ползут хаотичной вереницей, наталкиваясь, вытесняя одну за другой. И сомнения, сомнения, сомнения…
Столько противоречий, что я не знаю, что делать. Впору опустить руки и согласиться с выставленными требованиями, если бы не одно но: страх в глазах моего сына. Он словно чувствует, что сейчас решается его судьба. Будто понимает, ощущает, но не может сказать. И просит взглядом: пожалуйста, мама, не делай этого! Не отдавай меня!
Да, именно моего сына! Я не смогу отречься от него. Ни при родах не смогла, ни сейчас.
Я привыкла считать его родным, приросла сердцем, прикипела душой. Это моя кровиночка. Мое любимое чадо. Мой смысл жизни. И неважно, что я не имею отношения к его биологическим родителям.
А вот здравый смысл шепчет обратное. Игры в пугалки закончились. Александра настроена решительно. Не знаю зачем, но ей нужен этот ребенок. Она по головам пойдет в желании вернуть его.
Чтобы… удержать мужа?
Манипулировать Германом?
Просто вернуть свое?
Какая-то причина быть должна. Не верю я в ее проснувшиеся вдруг материнские чувства. Нет их. Просто нет.
Моя интуиция никогда не подводила меня, и сейчас она вопит об этом на повышенных децибелах.
Вот в том, что Кравицкий хотел и ждал сына, сомнений не возникает. Он совсем по-другому относится к Илюше. Он даже смотрит на него иначе. С трепетом, надеждой. С каким-то благоговением.
А Александра… разве что боится потерять такого мужчину?
Я переворачиваюсь на бок, невольно втягивая в себя запах от черной шелковой наволочки. Дорогое постельное белье пропитано ароматом терпкого парфюма в сочетании с мужскими феромонами. Подобный коктейль не оставит равнодушным никого.
Я прикрываю веки, на секунду представляя себя на месте жены Кравицкого. Наверное, за такого мужчину стоит бороться. Красивый, успешный, заботливый. С мощной энергетикой. Даже у меня захватывает дух, стоит подумать о нем в ином ключе. А я далеко не падкая на мужское обаяние.
Перед глазами тут же всплывает Леша.
Я все еще злюсь на него, но после угроз Александры начинаю склоняться к тому, что он был прав. Вот о
