входит в комнату следом за Германом.
К тому времени Илюша все же просыпается, хныча и жалуясь на головную боль. Просит воды.
– Ну где здесь наш маленький пациент? – улыбается врач, цепким взглядом осматривая ребенка.
Просит снять пижаму, прослушивает легкие, измеряет температуру, пальпирует лимфоузлы. Илюше не нравится такое пристальное внимание. Он всячески пытается увернуться, утыкается носиком мне в грудь, а после и вовсе расходится до настоящей истерики.
Я не знаю, что подействовало на него подобным образом: чужой дядя, незнакомая спальня, плохое самочувствие? Или все вместе? Но впервые я не могу успокоить сына.
Его крики наверняка слышны в каждом уголке дома. Надрывные, захлебывающиеся. Доходит до того, что на фоне плача у Ильи начинаются рвотные позывы, что еще больше пугает малыша.
– Дай мне его, – просит Герман, протягивая руки.
Я инстинктивно прижимаю сына к себе, отступая на шаг. Мне все еще кажется, что лучше меня моего ребенка успокоить никто не сможет, но уже через минуту покорно сдаюсь. Илюша ревет еще сильнее, давится слюнями, и я начинаю переживать как бы ему не стало хуже. Поэтому цепляюсь за последнюю соломинку.
Отдаю ребенка отцу, с волнением наблюдая за их контактом.
Сын в первую очередь мажет папу пузырящимися соплями, тыкаясь носом в плечо, в шею, в грудь. Завывает в голос. Но уже спустя несколько секунд плач стихает.
Я не понимаю, что за волшебный прием применяет Герман. Он спокойным монотонным голосом что-то объясняет малышу, медленно идя к окну. Спрашивает, терпеливо ожидая ответа. И, на мое удивление, Илья действительно начинает успокаиваться. Медленно, со всхлипами, но умолкает.
Кивает с пониманием в ответ, а спустя несколько минут уже улыбается! И даже позволяет вытереть личико от слез.
Почему у меня так же не получилось? Что я делала не так?
Но сомневаться нет времени.
Я смотрю на врача с надеждой и тревогой.
Каков будет вердикт?
Что он скажет?
Что с Илюшей?
– Ничего страшного, – спешит успокоить доктор. – Судя по первичным признакам, это обычная ветрянка. Сегодня после обеда загляну еще раз, чтобы точно удостовериться. Но я почти уверен. В любом случае поводов для беспокойства нет. Вы посещаете детский сад? Сами болели в детстве? С кем общались в последнее время? – он задает еще несколько стандартных вопросов, объясняет, что нужно делать, а чего категорически не рекомендуется. Оставляет жаропонижающее и пишет на листке еще несколько препаратов, которые могут понадобиться.
– Всего хорошего. Поправляйтесь! – улыбается на прощание.
Я без сил плюхаюсь на кровать. Бессонная ночь и пережитые события не оставили шансов. Вымотали как морально, так и физически.
Я устало тру лицо руками, чувствуя, как веки наливаются свинцом. Ветрянка – это ерунда. Иная простуда бывает пострашнее. Вот только карантин нам обеспечен.
– Соня, ты сама как себя чувствуешь? – интересуется Герман.
Илюша уже полностью забыл о своих страхах и даже выпил сироп от температуры с заботливых рук отца. Ему явно легче. А вот у меня сдавливает виски так, что кажется, мозги вот-вот вылезут наружу.
– Главное, что все в порядке, – отмахиваюсь, кивая на сына.
– Ты бледная. Сама не заболела?
– Я перенесла ветрянку в детстве, – усмехаюсь криво.
– А ночью спала? – допытывается Кравицкий.
Врать бесполезно. Мне кажется, тут и без слов все ясно. Да и огрызаться не осталось сил.
– Не до того было, – вздыхаю честно.
После тех угроз, что звучали вчера в мой адрес, наверное, ни один нормальный человек не смог бы уснуть.
– Понятно. Значит, так. Сейчас ты ложишься отдыхать. За Илью не переживай, я присмотрю.
– Но…
– Не спорь. Ничего плохого с ним не случится. Я лично проконтролирую. Все рекомендации врача я запомнил. А тебе нужно восстановить силы. Не хватало, чтобы еще и ты пополнила ряды больных. Поэтому отдыхай и ни о чем не думай. А мы с Ильей найдем общий язык. Правда? – подмигивает он сыну, сидящему у него на руках. – Пусть мама спит? Не будем ей мешать?
Последние фразы так странно звучат из уст Германа, что у меня невольно щемит внутри.
Особенно после слова мама. И я невольно соглашаюсь.
Сильные объятия, горячее мужское тело, ласковое дыхание и рой мурашек по коже. Я никогда не видела таких совершенных мужественных форм.
Крепкие тугие мышцы. Не перекачанные, а именно идеальные. В меру рельефные, словно прорисованные талантливым художником.
Внутри поднимается волна трепетного возбуждения. Она идет волнами. Вначале слабая, потом сильнее, ярче, насыщенней. Заполняет каждую клеточку, каждое нервное окончание. Напитывает меня таким предвкушением, что низ живота стягивает сладко-болезненным спазмом.
Я не верю в происходящее. В то, что мы вместе. Что эти руки касаются меня, вызывая внутри настоящий ураган эмоций. Что я вообще позволила себе переступить черту между нами.
Это как запретный плод. Недоступный, греховный, но такой желанный.
Я делаю судорожный вдох, ощущая, как мое тело наполняется легкостью. Мне даже не нужно дышать.
Он мой воздух.
Мое желание.
Мой смысл существования в эту секунду.
«Девочка моя, любимая…» – шепчет знакомый голос, обжигая дыханием ухо. Взрывая внутри меня все заслоны. Кажется, ему даже не нужно меня касаться. Еще чуть-чуть, и я дойду до финала сама. Только от одних мыслей о предстоящем.
О нем…
О…
– Эгоист! – врезается в сознание резкий истеричный женский голос.
Вздрагиваю, как от хлесткого удара плети. Распахиваю веки и утыкаюсь взглядом в идеально белый потолок с лентой подсветки по краю. Грудь тяжело вздымается, дыхание сбивается, словно я только что пробежала стометровку. И в голове эхом голос Германа из… сна.
Это был сон! Такой реалистичный, сладкий, запретный.
Сон.
Просто сон.
В комнате душно. А может, просто мне жарко от все еще накатывающих ощущений? В первые минуты сложно разобрать.
Я пытаюсь стряхнуть, избавиться от явных, почти ощутимых фантомных прикосновений Кравицкого. От пережитых только что эмоций.
Кажется, мое буйное воображение решило немного позабавиться.
– Ты думаешь только о себе! А на меня совсем плевать?! – снова слышу женский крик.
Голос его жены. Она очень сильно чем-то недовольна.
Я не знаю, что у них там произошло или происходит. И вмешиваться нет никакого желания. Единственная мысль, которая режет сознание, – мой сын. Его забрал Герман, давая мне возможность отдохнуть. Но сейчас уже… полдень?
Я пытаюсь примерно определить время, распахивая шторы и выглядывая на улицу. За окном ярко светит солнце. Ослепляюще. Я щурюсь с непривычки, разглядывая вид из окна. Зеленый газон, петляющие дорожки между клумбами, цветочные композиции, какие-то экзотические кустарники. Есть даже небольшой искусственный водопад ближе к ограде.
В другой раз я бы наверняка пристально
