случае чего.
Может, это и тупо, каждой непонятной машины опасаться, но я с некоторых пор пуганая до жути.
Внедорожник, водитель которого, судя по всему, понял, что его засекли, ускоряется и тормозит аккуратно возле нас.
Ванька с шипением втягивает в себя воздух, рвется вперед:
— Анька, пусти! Пусти меня!
Но я не собираюсь опять прятаться за спиной десятилетнего мальчишки, это смешным уже становится, а потому просто отталкиваю его подальше за себя.
Убежать никуда не получится, улица по-вечернему пустынна уже и даже темнеть начинает. И рядом никаких закоулочков, новый город, все-таки, не старый, с его бесконечными лабиринтами… Тут куда ни беги, все на виду будешь.
Тонированное стекло с переднего пассажирского сиденья опускается, и я вижу веселую физиономию Серого, того самого парня, что буквально десять минут назад вытолкал нас из спортивного клуба.
— Подвезти? — улыбается он лучезарно.
Я не отвечаю, напряженно вглядываясь в тонированное стекло заднего сиденья. Там точно кто-то сидит…
— Не надо нас подвозить, иди нафиг! — ну кто бы сомневался, что Ванька не воспользуется моим временным ступором и не выступит!
Боже! Как этот ребенок дожил до своего возраста с таким характером???
Я торопливо пихаю его локтем опять за спину и вежливо отвечаю:
— Нет, спасибо, мы как-нибудь сами.
В этот момент опускается стекло на заднем сиденье и — сюрприз, который не сюрприз! — оттуда на нас смотрит Хазаров.
Его темное лицо в полумраке салона смотрится еще темнее, а глаза — чернее. Словно дьявол из преисподней, ей-богу.
— Садись в машину, — коротко командует он.
И, блин, я делаю шаг вперед прежде , чем успеваю осознать происходящее.
Протягиваю руку к дверце, но Ванька в этот момент опять ввинчивается вперед и, отвечая Хазарову таким же жестким и неуступчивым взглядом, коротко режет:
— Нет. Вы нас не стали слушать! Вот и теперь нехер.
Я коротко ругаюсь про себя, прекрасно понимая, что нельзя с такими людьми так говорить, и что никакой скидки на возраст ребенка не будет, если Хазаров сейчас решит обидеться…
Но в этот момент Хазаров неожиданно… улыбается! Его зубы белеют в темноте салона, тоже не особенно украшая темное лицо, наоборот, вводя в еще больший ступор. Оно еще и смеяться умеет???
— А это даже может и быть… — бормочет он, а затем переводит взгляд на водителя.
Серый тут же покидает машину, обходит ее и открывает перед нами заднюю дверь.
— Не пойду! — рычит Ванька, и Серый, коротко глянув на Хазарова и , похоже, получив молчаливое разрешение, легко и на удивление деликатно запихивает Ваньку в машину. Ну и я за ним, конечно же, сажусь, уворачиваясь от протянутой, чтоб помочь, руки.
На заднем сиденье просторно, может поместиться еще три таких, как я, так что мы с Ванькой жмемся к двери, а Хазаров сидит, развалившись и пристально нас разглядывая, словно неведомых и забавных зверушек в зоопарке, у противоположной.
— Анька, пошли, — Ванька, поймав воинственную волну, никак не угомонится, скалит зубы, словно волчонок на матерого зверя, который, пусть и боясь и поджимая хвост, но готов дать отпор из всех своих небольших силенок, но я его коротко урезониваю:
— Подожди. Надо поговорить. Мы же за этим сюда ехали.
— Это ты ехала, — огрызается Ванька, — а я сразу говорил, что не поможет! И кто прав оказался?
— Почему ты думал, что не помогу? — неожиданно задает вопрос Хазаров, и Ванька отвечает быстрее, чем я, наполненная самыми дурными предчувствиями, успеваю ему рот закрыть:
— Да потому что ты урод! Мамку мою мучил!
За рулем коротко изумленно хрюкает Серый, а я, беззвучно охнув, тыкаю Ваньке в бок пальцем. Но он не тормозит, похоже, желая высказать все, что думает по поводу Хазарова:
— Если бы не Анька, я бы не поехал никогда! Потому что твари, которые женщин насилуют, должны в тюрьме сидеть! И помощи от них никакой быть не может!
Серый за рулем издает еще один странный задушенный звук, я вижу в зеркале заднего вида его совершенно офигевшие глаза, и торопливо закрываю Ваньке рот. Уже не думая, как это выглядит со стороны.
— Простите его, — тихо говорю Хазарову, с невозмутимой физиономией выслушивающему обвинения в свой адрес, — это ребенок…
— Но тот, кто ему это все говорил, явно был взрослее… Так? — Хазаров склоняет голову, и что-то в этом жесте невыносимо знакомое чудится, я даже моргаю изумленно, — кто тебе сказал, что я… изнасиловал твою мать?
— Мама… — мычит сквозь мою ладонь Ванька, злобно вращая глазами.
— Отпусти его, пусть говорит, — лениво машет рукой Хазаров, — я хочу знать подробности.
— Не будет никаких подробностей, — рычит осовбожденный мной Ванька, — нефиг.
— Когда кого-то обвиняешь, пацан, — спокойно отвечает Хазаров, — да еще и в таком… То неплохо бы иметь доказательства…
— Моя мать не врет!
— Это мамка сказала тебе, да? Как, говоришь, ее зовут?
— Тамара, — вступаю я, — Тамара Пересветова.
Хазаров молчит, лицо его нейтрально, а по глазам видно, что вспоминает, перебирает в памяти… И, наконец, мотает головой:
— Не помню такой… Серый, поехали. Адрес говори, — обращается он к Ваньке.
— Какой еще адрес?
— Твой. С мамкой твоей хочу поговорить…
— А больше ты ничего не хочешь? — шипит Ванька, — не надо с ней говорить! Она о тебе и слышать не может!
— Однако, сказок про меня тебе наплела…
— Это не сказки! Она не врет!
— Вот и проверим…
— Послушайте, — вступаю я торопливо, — понимаете, у нас сложная ситуация… И у его мамы нас могут… Его могут ждать… Опасные люди…
Хазаров усмехается опять, и его белый ровный оскал похож на звериный:
— Правда? Опасные? Серый, слышал?
— Ага, — ржет за рулем Серый, — памперсы надо не забыть надеть!
Я перевожу взгляд с веселящегося водителя на серьезного Хазарова и выдыхаю…
Ну, ситуация стронулась с тупиковой точки, это уже хорошо…
Наверное…
На подъезде к бывшей въетнамской общаге Ванька начинает
