Возможно, мне не помешает группа поддержки.
Отвлекшись на всплывший на экране отчет, слушаю отца вполуха. Быстро набираю ответ, жму на кнопку «отправить» и рассеянно переспрашиваю:
– Группа поддержки? Хм…
– Мои люди нашли Анину мать.
Я все еще весь в работе, да. Поэтому смысл сказанных отцом слов доходит до меня с секундной задержкой. Резко отрываюсь от экрана, возвращая внимание к разговору.
– Ты уверен? – хмурюсь. Отец засовывает руку в карман. Звякнув непонятно откуда там взявшейся мелочью, кивает, вытаскивает ладонь и тяжело опускается в кресло напротив.
– Я кое-что вспомнил. Потом подключил Шведова…
Час от часу не легче. Еще один мой проблемный клиент. Удивительно, что Семен при этом не растрепал отцу о том, как я тут влетел с этими образцами. Не растрепал же? Шарю внимательным взглядом по лицу бати в поисках ответа на свой вопрос. Тот напряжен, но я не уверен, что верно понимаю причины его напрягов.
– И? Ты уверен, что тебе надо встречаться с этой женщиной?
– Мы не встретимся. Судя по данным Семена, она давным-давно умерла.
Нервно щелкаю браслетом часов.
– Тогда куда мы едем?
– На встречу с ее сестрой. Хочу узнать, какого черта эта… хм… ничего мне не сказала.
– А смысл? Столько лет прошло, – осторожно замечаю я.
– В дороге обсудим, – отмахивается отец и встает. Последовав его примеру, сворачиваю окна на экране мака, захлопываю крышку и выбираюсь из-за стола. Немного задерживаюсь, чтобы предупредить помощницу, что отъеду, и нагоняю отца уже на парковке.
– Поедем на моей.
В этот момент из салона отцовской тачки выпрыгивает водитель и услужливо распахивает дверь у меня перед носом. Рассаживаемся. Здесь, за затемненными стеклами, свет ложится совсем под другими углами, и мне так сильно бросается в глаза, как отец постарел за последний год…
– Па, может, ну его на хер? Что толку копаться в прошлом?
– Тебе сколько, Мат? Тридцать два скоро? А Аньке чуток за двадцать. Она еще совсем ребенок. Кто о ней позаботится, если я…
– Точно не мертвая мать, – чуть более резко, чем следовало, обрубаю объяснения отца. Ну не могу я, когда он заводит эти разговоры о смерти. Все во мне этому противится.
– Тебе не понять, – уходит в оборону тот.
– Почему же? Попробуй объяснить. Я вроде не тупой.
Отец косится на меня. Делает глубокий вдох, будто подбирая формулировки.
– Я ничего не дал этой девочке, Матиас. А сейчас слишком поздно. Все, что я могу для нее сделать – это найти родных ей людей в надежде, что при случае моей дочери будет к кому обратиться со своими проблемами, и будет с кем разделить радость и горести. В этом мире очень сложно в одиночку. Понимаешь? Мне будет гораздо спокойнее, если я буду знать, что она больше не одна.
Нервно приглаживаю упавшие на лоб волосы. Смешно…
– Она не одна. У нее есть мы.
– Марта никогда Аню не примет. Не обманывайся.
– Ладно. Я… У нее есть я.
– И я этому безмерно рад, Мат. Но ты – мужчина. Это все же другое. Да и не бывает много родственников.
– Ты так уверен, что эта женщина будет рада появлению племянницы?
– Вот сейчас и узнаем.
Отец устремляет задумчивый взгляд в окно, за которым медленно проносятся окна старой обшарпанной пятиэтажки.
– Нас тут хотя бы ждут? – вздыхаю я без особого энтузиазма.
– Я обещал заплатить за встречу.
– Па, – ошарашенно торможу я. – И после этого ты еще веришь, что из этого выйдет что-то хорошее? Серьезно?
Отец раздраженно ведет плечом и молча проходит мимо меня к покосившемуся крыльцу. Не знаю, как он, а я точно не жду от происходящего ничего толкового. Женщина, встреча с которой нас ожидает, представляется мне пропащей расчетливой сукой. Но она совсем не такая…
– Татьяна? – уточняет отец, когда обитая коричневым дерматином дверь открывается.
– Да. Это я. Проходите… У нас не прибрано, некогда, ребенок болеет. Так что извините.
Женщина то прячет глаза, то, наоборот, пристально на нас пялится. Она как будто не ожидала, что нас будет двое. И теперь тушуется. А может, ей просто непонятно, как себя вести. И чего вообще ждать от этого разговора.
Татьяна младше, чем я мог бы представить. Дерганая, замученная бытом, но вполне адекватная. Я невольно ищу в ней сходство с Аней. И даже, кажется, нахожу.
Потоптавшись в дверях, она приглашает нас с отцом в кухню. На накрытом чистой клеенкой столе стоит вазочка с сушками и мини-самовар. В кухне тесно, но чистенько, что бы там Таня ни говорила. Стены оклеены веселыми обоями в цветочек, перекликающимися по цвету с дешевенькой гардиной на окне. Видно, что здесь все с любовью под себя обустраивали. По мере сил и финансовых возможностей.
– Вы о Наташе хотели расспросить, я правильно понимаю?
– Да. Все верно. Меня зовут Николай. Это мой сын – Матиас.
– А с Наташей вы…
– С ней нас мало что связывает на самом деле. Но недавно я узнал, что чуть больше чем двадцать лет назад она родила от меня дочь.
– Дочь? – округляет глаза Наташа. – Вы что-то путаете. Единственный ребенок, которого она родила, умер в родах. Насколько мне известно. Понимаете, Наташа… Ну, употребляла. – Татьяна стыдливо отводит глаза, словно в этом была какая-то ее вина.
– Наркотики? – уточняю я.
– Да…. Только вы ничего такого не подумайте. Моя сестра была нормальной девушкой. Порядочной… Просто связалась не с тем. Ну и… Вот. Мне тогда всего двенадцать лет было. Я не очень хорошо помню это время, больше по рассказам матери…
– Она жива?
– Нет. Уже лет пять, как схоронили. Наташу она так и не простила. Та под действием веществ другим человеком становилась, понимаете? Из дома таскала, вы, наверное, в курсе, как это бывает. Ну и ребенка этого… Она же не сразу поняла, что беременна. А когда поняла – что-то делать с этим уже было поздно. В больнице никто бы за такое не взялся.
Понимая, к чему идет, перевожу встревоженный взгляд на отца. А тот ничего так. Нормально держится. Только руки сжимает в кулаки. И зубы стискивает.
Твою мать. Вот как чувствовал – не надо было сюда ехать. Химия дала осложнение на сердце. И теперь оно могло тупо не выдержать.
– …ну, она
