хоть и может постоять за себя, первым делом все равно попытается избежать конфликта. Только вчера – не знаю, что на меня нашло.
– У меня выходной. Сэкономим время.
– Выходной? В четверг? – оборачивается Марта.
– Это и называется грамотное распределение обязанностей.
Воздух между матерью и сыном наэлектризовывается до предела и практически в тот же момент разряжается в ноль. Видно, они оба хорошо понимают, что отцу сейчас меньше всего нужны склоки. И как бы я ни относилась к Матиасу или Марте, я не могу не признать, что они ведут себя очень достойно. Отцу с ними повезло.
– Мне правда уже нужно бежать.
– Но ты же приняла мое приглашение провести каникулы дома?
Ах вот как это теперь называется. Все же мой отец – тот еще хитрюга. С такой формулировкой мне гораздо проще смириться. Может, потому, что любые каникулы имеют свойство заканчиваться. Что оставляет мне пространство для маневра на случай, если мне захочется уйти.
– Да. Если никто не против.
Марта демонстративно отворачивается, но молчит. Вот и ладненько.
– После аэропорта можем заехать за твоими вещами, – предлагает Матиас. – Или в магазин.
– Зачем? Меня полностью устраивает мой гардероб.
– Вот это? – все же фыркает мачеха, окинув презрительным взглядом мой топ, который с утра смотрится, конечно, совершенно не к месту.
– Мы сюда приехали прямиком из клуба, – с напускным равнодушием пожимаю плечами. И ненавижу себя за то, что по лицу разливается жар.
– Ну вот. Не хотел испортить тебя вечер, – хмурит брови отец.
– Ты нас напугал, отец. Я настаиваю, чтобы ты начал лечение. Если не ради себя, то ради нас. Аня, скажи.
Он что, в самом деле рассчитывает, что мое мнение что-то изменит? Ну да. Значит, на увещевания жены и сына отцу плевать, а я сейчас скажу: «да, пап, лечись», и он тут же послушается? Глупо. Он взрослый человек, который наверняка осознает последствия своего решения. Так что у него есть какие-то серьезные мотивы поступать так, а не иначе. Будь то мучительная боль, или усталость от борьбы, или что угодно еще, о чем здоровый человек может только догадываться. Мне кажется, что более правильным будет с уважением отнестись к любому его решению. И поэтому я как овца молчу, приводя тем самым в бешенство брата.
Он с таким грохотом захлопывает за мной дверь машины, что я вздрагиваю. Бьет по газам, рвет вперед. Меня хватает ровно на пять минут этой сумасшедшей гонки.
– Стой! Остановись.
Матиас сжимает челюсти, отчего его подбородок еще больше выпячивается вперед. Резко тормозит. К счастью, я к этому готова и только поэтому не ловлю лбом удар о торпеду.
– Тебе так трудно было сказать «да»? Так, блядь, трудно?!
– Представь себе! Я не собираюсь лезть в происходящее. Потому что ни черта в этом не понимаю.
– Что тут понимать? Он не хочет бороться!
– Так, может, и не надо? Если он так решил?
Чем больше заводится Матиас, тем спокойней становлюсь я сама.
– Думаешь, тебе обломится больше после его смерти? – сощуривается новоявленный родственник.
– Тебе нужно успокоиться. Ты несешь бред. Который я отказываюсь слушать.
Тянусь, чтобы отстегнуть ремень, когда он хватает меня за руку.
– Чего ты хочешь? Сколько? За то, чтобы попросить его вернуться к лечению?
Мне становится душно. Даже приходится несколько раз сглотнуть, прежде чем выговорить:
– Знаешь что? Только отчаяние, в котором ты, судя по всему, находишься, не дает мне съездить тебе по роже. Отпусти! – я в смятении дергаю рукой, но хватка на моем запястье не ослабевает. – Ты эгоист! Избалованный идиот! Никак не можешь понять, что это только ему решать? Думаешь лишь о себе! А то, что отцу, может, больно, плохо, что тупо надоело… В твою голову не приходит?!
Матиас обжигает меня колючим взглядом. С усилием берет себя в руки, выпускает мое запястье и очень медленно выезжает на трассу. Молчим почти до самого аэропорта, но напряжение в салоне ни капли не ослабевает. И самое дурацкое в этом всем то, что мне, несмотря ни на что, хочется объясниться. Хочется, чтобы он меня понял. Чтобы я не выглядела в его глазах холодной, неспособной на чувства сукой.
– Мне жаль, Матиас. Я понимаю, что ты его любишь и…
– А ты нет, – не дает мне договорить.
– Это не моя вина.
– Ну да, – ухмыляется с претензией.
– Мне надо было соврать?
Матиас долго молчит, отвлекаясь на оформление талона, позволяющего въехать на территорию аэропорта. Потом паркуется. И тут бы мне выйти, но я отчего-то сижу, будто пришпиленная к креслу его отчаянием.
– Ты, кажется, спешила. Подожду тебя здесь.
Точно. Отстегиваю злосчастный ремень и выхожу из машины. На входе в аэропорт длинная змейка. Немудрено, что когда я нахожу Сашку, тот уже на приличном взводе.
– Извини, – покаянно бормочу я. – Тяжелая ночь.
Практически тут же диктор объявляет по громкой связи, что посадка на Сашкин рейс началась. В толпе мы даже не можем нормально попрощаться. Поцелуй, и тот выходит смазанным. Сашка наклоняется, я тянусь вверх, и по итогу мы бестолково сталкиваемся носами. Ловлю себя на том, что мне хочется в него вцепиться и никуда не отпускать. Он как будто единственный якорь, который держит меня в неожиданно разбушевавшемся океане жизни.
– Пап? – выскакиваю из-за стола. – А ты чего тут делаешь?
Из моего кабинета буквально только что вышел мужик, чьи образцы спермы перепутали в нашей лаборатории, и я, как вы понимаете, совсем не планировал посвящать отца в случившееся. Зачем ему лишние волнения? Впрочем, как и разочарования. Во мне… Или сожаления о том, что он доверил мне свое дело.
– А что, мне нужны какие-то поводы, чтобы сюда прийти? – хмыкает тот.
– Нет, конечно.
– Конечно, – кивает батя, обводя взглядом мой кабинет. – Но ты все же угадал. У меня к тебе дело, сын.
– М-м-м. И какое?
– Надо съездить со мной в одно место. Сможешь вырваться?
– Прямо сейчас?
– Тянуть не хотелось бы.
Лишь теперь я замечаю в руке отца свернутые в трубочку бумажки, которыми он нервно постукивает по бедру.
– Ладно. Дай мне пару минут, я только письмо отправлю. Куда едем-то?
– На встречу с одним человеком.
