делалось ей тепло и спокойно. Словно сердце подсказывало – не чужой это человек, свой, родной и желанный!
– Он меня спас! Да и жалко его.
– Это правильно. Хороший он. У них с Тоськой прабабка ведовкой была! Много могла, много умела. Вот она-то Тоське силу передала, только наказала непременно поделиться с Тёмкой, как время придёт. А Тоська зажала. Пожадничала. Ну, и пошло после того.
– Что пошло?
– Расплата. Сказано ей было в разлом уйти за то, что ослушалась. Будто Пелагея, прабабка, сама явилась и велела так сделать. Тоська тогда сильно испугалась, думать стала, как вывернуться. Вот Тимофей вместо неё и ушёл. Вроде как заменой. Думаешь, почему она такая? Вина давит.
– Это… навсегда?
– Кто ж знает, деточка.
– Но вы же должны знать! Вы же столько всего умеете! Может, есть средство ему помочь?
–Тоська чего только не перепробовала. Я, грешным делом, думаю иногда, что он сам не хочет вертаться. Свыкся. Ничего уже от жизни не ждёт, пропащим себя считает.
– Да как так-то! У него сестра есть! И вы все!
Баба Оня вздохнула:
– Вот же как раздухарилась! Ты отдыхать-то собираешься? Или давай я тебя накормлю сперва?
Чуть позже, уплетая кружевные блины, щедро сдобренные маслом да вареньем, Анна вернулась к разговору.
– Баб Онь, мы должны ему помочь! Ну подумайте ещё, может, есть для этого средство?
– Корни ему нужны. Семья! Не только сестра – жена нужна. Чтобы любила таким, каков есть, да поддерживала во всём, шла по жизни рядышком. Помогала в нелёгком деле.
– Это каком деле?
– Он же теперь вроде как смотрит за лесом. Не лесовик, конечно. Но с лесом сроднился. Порядок поддерживает, еще кое-что… Так навсегда останется. Нет ему из Ермолаево дороги, понимаешь?
– Прямо как в сказке… – пробормотала Анна. Хотела добавить, что так не бывает, да вовремя прикусила язык. Ещё как бывает, ей ли не знать.
– Деточка, – встревожилась баба Оня, – вижу, как загорелись глаза! Предупредить хочу – не шутки то. Негоже играть судьбой другого человека. Тебе сейчас интересно всё, но попривыкнешь быстро. Уйдёт тёмное время вслед за праздниками. Вернёшься в город да позабудешь про деревеньку нашу. Про Тимофея позабудешь. Не дари напрасную надежду. Не тревожь человека.
– А если не уеду? Если останусь здесь?
– Не зарекайся. Молодая ты. Умница, раскрасавица, наскучит быстро подобная жизнь.
– Не наскучит! Родное тут всё мне отчего-то. И вы, баба Оня родная! Как я теперь без вас?
Бабка растрогалась, забормотала что-то, а потом обняла Анну и покачала легонечко, совсем как бабушка когда-то.
Посиделки с девчатами прошли весело. Матрёша затеяла игру в фанты. Бабе Оне пришлось петь, Анне выпало всех рассмешить, Матрёше, наоборот, напугать. Тося поначалу кривилась презрительно – что за детский сад, но незаметно втянулась и даже выполнила условие своего фанта, пропрыгала козочкой через комнату. Грапа же и вовсе показала чудеса – вынимала из воздуха различные предметы, а Анне даже вручила цветущую веточку тимьяна. Сразу запахло летним полднем, разогретыми под солнцем луговыми травами. Анна пораженно рассматривала подарок, растирала между пальцев листочки, принюхивалась к терпкому запаху, всё не могла поверить, что веточка настоящая.
– Это иллюзия? Или нет? Неужели настоящий тимьян? Как вы это делаете? – восхитилась она.
Грапа, довольная произведённым эффектом, смеялась, отговаривалась тайнами профессии.
Потом девчата пели. Весёлые частушки сменились протяжными напевами, и к концу посиделок всем взгрустнулось.
Анна и вовсе прослезилась немного. То ли от нахлынувших чувств, то ли от того, что Тимофей не пришёл.
Он передал с Тосей подарок – маленький мешочек, расшитый странным узором и перевязанный красной тесьмой.
Под хрусткой тканькой перекатывались кусочки чего-то твёрдого. Когда Анна собралась посмотреть, что там, Тося остановила:
– Не заглядывай, не надо. Просто храни. Оберег это.
– От чего?
– От всего. Ты ж мастерица в переделки попадать.
– А почему сам не отдал?
Тося скривилась, взглянула выразительно:
– Не трогай брата, поняла? Он избегает людей. После Крещения уйдёт к себе. Опять на год пропадёт. Даже не думай, Анна! Не понимаешь, во что ввязываешься.
Задохнувшись от обиды, Анна выскочила в сени.
Ещё чего! Будет она мне указывать, о чем думать, о чем нет! – забормотала, пытаясь отыскать на вешалке свою одёжку. И когда уже сдёрнула с крючка курточку, кто-то крепко обхватил её за ногу и удержал.
Кика прихватила цепко, не скрывалась больше, смотрела снизу на Анну пристально, не отрываясь.
Глаза на бледном лице были чудные, страшные – словно серый песок.
– Не ходи. Оставь. – прошелестел в голове бесцветный голос. – Не делай того, о чём пожалеешь.
И Анна невольно послушалась её, повесила курточку на место.
