Но по инерции продолжала слушать. И отвечать.
— Работа ненормированная, извините. Придется иногда и вечерами задерживаться, и выезжать. Семейные обстоятельства позволяют?
— Да.
— Но поездки разные, — тут же утешил меня вице-губернатор. — Сегодня в глухое село, а завтра, например, во Францию. Я не шучу, через месяц во Францию летим во главе с губернатором. Предполагается, естественно, что и руководитель пресс-службы полетит. Неплохо?
— Да.
— Зарплата, я думаю, вас удовлетворит. Сколько вы сейчас получаете, если не секрет?
Я назвала цифру.
Он гмыкнул.
— Я понимаю, Василий Натанович щедрый человек. Мы официально вам платить столько не сможем, но будем выдавать что-то вроде премий. В размере оклада.
Я очнулась. Хрипящий мокромордый человек и лощеный чиновник совместились в одном лице. Я глянула ему прямо в глаза.
— В размере оклада — в месяц или зараз?
— Не понимаю?
— Ну, как у проституток бывает. Разовый вызов — одна оплата, а если кто-то вдруг захочет на недельку или даже на месяц снять — другая. Почасовая еще есть, за ночь и так далее. Чем больше срок, тем больше скидка. Вот я и интересуюсь: премия — за какой срок?
Он засопел, пошевелился в кресле. Но решил, видимо, пока попридержать свой гнев. Спросил:
— Разве я вас чем-нибудь обидел?
— Ни в коей мере! Но поймите, я кормлю мужа, он мало получает, и сына. Для меня это важно. И вообще, я люблю точность. Берете ли вы меня для личного употребления или, может, решили, что я по своим данным самого губернатора достойна? Придется ли мне работать в бане? Если придется, то, как за труд в горячем цеху, за вредность то есть, прошу выдавать мне бесплатное молоко. Ну и надбавки. За ночные смены — тоже. Я хочу, чтобы все было учтено.
— Ясно, — сказал он. — Разговор не состоялся. Всего доброго.
— И вам того же.
Я встала. Пошла к двери.
— Секундочку!
Он поднялся, подошел ко мне. Навис надо мной, высокий и дородный.
— Послушайте, Людмила Максимовна… Я виноват. Я отнесся к вам, как к… Вы понимаете?
— Понимаю.
— А потом понял, что вы совсем не такая. Я думаю о вас. Если вы не захотите, я не сделаю даже намека, клянусь. Мне просто хочется, чтобы вы работали рядом. Чтобы видеть вас. Тем более что вы действительно подходите.
— Сукин ты сын, — негромко сказала я. — Он отнесся! Он думал! Ты все знал, жирная скотина! Ты знал, что я попала в беду! Ты знал, что я в панике! Ты знал, что меня до смерти напугали! Ты знал, что ради защиты я под любого готова лечь! И воспользовался, сволочь! Он клянется! Знаю я эти клятвы! Стоит только рядом оказаться, и ты все сделаешь, чтобы меня через неделю затащить в постель — шантажом, угрозами, просто силой, тварь, гадина, подлец! Да я…
— Ну ты, сука рваная! — прервал он меня (тоже негромко: за дверьми секретарша сидит!). — Закрой свой зубальник, подлючка! И запомни: если ты кому-нибудь вякнешь про наш разговор и вообще про то, что было, я всю твою семейку вместе с тобой — под корень! Пшла отсюда!
И он резко вернулся на свое хозяйское место.
Я повернулась и побрела к дверям.
И вдруг (даже подумала, что ослышалась!): мягчайший его голос, окликнувший меня по имени-отчеству.
Я обернулась.
— Значит, вы категорически против моего предложения?
— Я хотела бы подумать.
— Вот и славно. Одного дня вам хватит?
— Да.
— Завтра в это же время жду вашего звонка.
— Хорошо…
Я была раздавлена, растоптана — еще хуже и больнее, чем на даче.
Они умеют работать с людьми! Они всю жизнь этим занимаются!
Мне захотелось увидеться с Ильей, рассказать ему. Он ничем не поможет и даже вряд ли что посоветует, но, по крайней мере, поймет.
Я позвонила в редакцию из автомата, мне сказали, что он болеет.
Я поехала к нему домой. Почему-то решила, что у него запой. Оказалось, нет, в самом деле болен, грипп или сильная простуда. Обрадовался, увидев меня.
Желание делиться своими горестями у меня почему-то пропало. Спросила, как его дела.
— Скучно, — ответил Илья. — На работе скучно и вообще.
— На мотоцикле ездишь?
— Надоело. Сломался — и не чиню. И даже постригся.
— Вижу.
— Хватит играть во вторую молодость.
— Еще первая не кончилась, — ободрила я его. — Кстати, как твои отношения с этой женщиной, с Ольгой?
— Вспомнила! Там кончилось все, можно сказать, не начинаясь.
— Почему?
— Да так…
— То есть ты один?
— Как сказать… Влип в дурацкую историю: девчонка одна влюбилась. Провинциалка непуганая. Я с ней по пьяному делу… ну, понимаешь?
— Понимаю. Ты как-то даже рассказывал.
— Ну вот… Ну и потом тоже. И она теперь регулярно навещает меня. Ночует даже. Мать хоть и мудрый человек, а косится, она же в дочери годится мне!
— Скажи ей прямо: извини, не нужна, не люблю.
— Боюсь. Абсолютно сумасшедшая девчонка, мало ли что выкинет.
Он помолчал, потом рассмеялся и сказал с дурашливым пафосом:
— Отравленные любовью!
— Это что, цитата?
— Название книги. Идиотская книга, эта девчонка ее мне принесла, она ее десять раз перечитывала. Я пролистал: туфта. Какая-то американская писательница. Розовые сопли. Мораль в том, что, дескать, ежели кто раз в жизни любил, то он не успокаивается и всю жизнь ищет опять любовь. Без конца. И нет ничего на свете, кроме любви.
— На свете есть все, кроме любви! — сказала я глубокомысленно.
На этот раз мы рассмеялись оба. Что ни говори, а мы с ним всегда понимали друг друга.
— Ладно, выздоравливай, — сказала я.
— Спасибо, что навестила… Мне твой вид не нравится.
— Может, тоже заболеваю.
— Да нет, выглядишь прекрасно. Глаза только… И говоришь так, будто уезжаешь куда-то, будто прощаешься.
— Куда я денусь! Пока, дружочек.
— Пока, дружочек! — улыбнулся он, вспомнив, как мы с ним иногда называли друг друга.
Мокрый снег под ногами… Полдень, похожий на вечер…
«Будто прощаешься…»
А что? Не проститься ли, в самом деле, со всеми? И с собой. И с этим белым светом, который стал черным.
Почему бы и нет?
Сергей — переживет.
Сын тоже. Ему шестнадцать лет, в таком возрасте все остро, но — свое. А это — переживет. Он крепко стоит на ногах, я уверена в нем, я хорошо его знаю.
Таблеток выпить?
Под поезд? Как Анна Каренина. Об этом думает тот, кто сомневается.
Я сама не заметила, как оказалась на вокзале. Вышла на перрон.
Приходят поезда, уходят поезда. Медленно, набирая скорость или останавливаясь. Но тут дело не в скорости, а в смертельной тяжести разрезающих колес. Некрасиво, конечно. Но мужу и сыну покажут только лицо, остальное будет закрыто.
