— Может, он в обмороке? — предположила Ирочка. Котенок, не меняя позы, повернул голову на звук ее голоса и уставился на них блеклыми сизо-голубыми глазами. И снова замер.
— Ты уверена, что это котенок? — спросила Екатерина.
У малыша, лежащего на спине и внимательно их рассматривающего, было маленькое треугольное личико, производившее впечатление вполне осмысленного, непропорционально большие задумчивые глаза и круглые уши с загнутыми наперед кончиками.
— Конечно, котенок! — сказала убежденно Ирочка. — Это же нашей Мурзы ребенок!
— А остальные такие же?
— О нет! Те — другие! Обыкновенные!
Некоторое время они молча наблюдали за котенком, который, в свою очередь, по-прежнему не двигаясь, наблюдал за ними. Потом Екатерина унесла его на диван и урок возобновился. Котенок уснул в вертикальном положении, забившись между подушкой и спинкой дивана. Издали казалось, что он стоит на задних лапах.
Татьяна Николаевна не любила кошек и сначала запротестовала — они тогда еще жили вместе, — но стоило ей увидеть, как котенок упал, сорвавшись с дивана, шлепнулся на спину и застыл, подняв лапки («Нарочно он, что ли?» — подумала Екатерина), она сдалась, только сказав: «Надеюсь, он не ушиб позвоночник?» Врач в ней всегда брал верх. Котенок тут же выдал свой коронный номер. «Коронку», — как говорил еще один из Екатерининых учеников. Он повернул голову в ее сторону и уставился на нее круглыми глазами-блюдцами. Триумф был полный. Татьяна Николаевна сама выбрала ему имя — Марсик. А вечером позвонила Ирочка и спросила: «Как там наш Купер и Рубальский? Привык уже?»
Марсик Купер-и-Рубальский был необыкновенным котом. Он не мяукал, часто падал, срываясь с занавесок, портьер и одежды, висящей на вешалке в прихожей. Упав, надолго застывал. Но самой удивительной его особенностью было то, что, когда его звали, он поворачивал голову и внимательно смотрел в глаза позвавшему. А если он сидел спиной, то запрокидывал голову далеко назад, пытаясь рассмотреть вас в такой «позитуре» (словечко из словаря тети Нины). При этом часто терял равновесие, валился набок и застывал. «Он же видит меня вверх ногами! — удивлялась Татьяна Николаевна. — Почему он не повернет голову, как все нормальные существа? И почему он все время падает? Может, у него что-то с вестибулярным аппаратом?» Почему, почему? Никто не знал почему. А почему у него кончики ушей загибались наперед? Порода такая? Екатерина иногда пыталась разогнуть их, и ей казалось, что они поддаются. Но потом кончики Куперовых ушей снова приобретали привычную форму. «Как увядшие листики!» — говорила Ирочка.
Мяукать Купер так и не научился, зато научился разговаривать. И рос, рос, пока не превратился в большущего темно-серого красавца кота. С детской привычкой спать на спине с поднятыми кверху лапами.
Увидев, что хозяйка проснулась, Купер заглянул ей в глаза, прищурился и издал нежный вопросительный звук: «Ммр-м?», что на его языке означало: «Ты не сердишься? Я тебя, кажется, разбудил?»
— Конечно, сержусь! Конечно, разбудил! — ответила Екатерина, хватая кота за холку и слегка трепля его. Купер тут же цапнул ее зубами за руку. Совсем небольно, понимая, что с ним играют. Потом освободился от ее руки, потянулся, поочередно вытягивая в сторону лапы, и сказал:
— Мр-м?
— А не рано кушать? Только, — она посмотрела на часы, — о Господи, еще семи нет!
— Мр-р! — не согласился кот. «Вовсе не рано! Кушать нужно тогда, когда хочется».
— У вас с Юрием Алексеевичем ни стыда ни совести! — заключила Екатерина, откидывая одеяло и нашаривая на полу тапочки. — Ну, пошли!
Купер, наблюдавший за процедурой подъема, сидя на коврике у кровати, вскочил и помчался вперед, задрав хвост. В кухне он, оглушительно мурлыкая, стал тереться головой о дверцу холодильника.
— Ах ты, глупый, — засмеялась Екатерина, — я даю тебе молочко и колбаску, а вовсе не этот ящик!
Купер, оглядываясь на хозяйку, возбужденно переступал лапами, издавал слабое сиплое «мр-р-рао» и ждал, когда откроется вожделенная дверца. Получив котлету, он унес ее в угол, где стояла его мисочка. Ел, как всегда, бесшумно и аккуратно.
— Купер, ты мое сокровище, — Екатерина погладила его полосатую спинку, — самый умный на свете кот, хотя даже в школу не ходил и вообще родился в подвале. Но, как сказал один гениальный сказочник, не страшно родиться в гусином гнезде, если ты вылупился из лебединого яйца! С холодильником, правда, ты не совсем прав, ну да с кем не бывает. Никто не бывает прав всегда, а зато ты у нас умница, красавец, хитрец и гулена! Соскучился небось по мамочке? — так приговаривала Екатерина, радуясь живой душе, которой она была нужна. Мамочкой она называла не себя, а свою маму, Татьяну Николаевну, которая уже третий месяц находилась у своей подруги в Крыму и которая в Купере души не чаяла.
— Я тоже соскучилась. Ничего, я надеюсь, она скоро вернется. В последнем письме она пишет, что очень ей нас с тобой не хватает, слышишь? Причем не столько меня, сколько тебя, судя по всем ее вопросам — что-то он ест-пьет, гуляет ли по ночам… Меня она не спрашивает, гуляю ли я по ночам и что я ем!
Она налила Куперу молока и опять легла в постель в надежде уснуть. Но мысли ее, как и следовало ожидать, вернулись к фотографии, все детали которой она уже знала наизусть.
«Что же там такое в этой фотографии, — в который раз спрашивала себя Екатерина, — что? Семья толстяков? Вряд ли. То есть, может, и они, но мы оставим их на потом. Моя женская интуиция при взгляде на них молчит, а если и говорит, то совсем не то».
Вспомнив о женской интуиции, Екатерина вспомнила также о следователе Леониде Максимовиче и почувствовала угрызения совести. «Еще чуть-чуть поиграю и пойду сдаваться! — пообещала она себе. — Так, что еще? Меня интересует машина, синяя иномарка. Номер виден неотчетливо, но если увеличить изображение… Как?» Екатерина вскочила с постели и босиком бросилась в соседнюю комнату к телефону. Купер, мирно умывавшийся, сидя на ковре, с испуганным «Мр-р-р!» взлетел на книжный шкаф.
Услышав знакомое хрипловатое «алле» через «е», Екатерина закричала:
— Галка, ты? Голос какой-то не твой!
— Здрасьте, — послышалось в ответ, — неужели Катька? Ну, мать, ты даешь! Ты б еще лет десять не звонила… Голос не мой! А какой может быть голос у нормального человека, женщины, можно сказать, которого, то есть которую, будят в пять утра? А как я выглядываю, ты хоть помнишь?
— Помню, помню… Уже восемь! Почти. Кто рано встает, тому Бог дает!
— Короче, чего надо?
— Деловая ты стала!
— Катька, чучело, ни за что не поверю, что ты звонишь просто так об такое время суток! Ты у нас деловая, капиталистка, время — деньги, не то, что мы. А мы, что ж, мы, как все, крутимся, друзей не забываем. Ну?
