не отпускал. А может этого не хотела я сама. Чем больше я рассматривала нарисованные глаза, тем сильнее попадала в их плен. Я открывала душу, приглашала и доверялась. Иного варианта просто не было. Я его оставила.
И снова вяло подумалось, что их хозяин смотрит точно так же — проникновенно, обжигающе. Он может проникнуть так глубоко, как никто другой. И делал он это легко, без особых усилий.
Рука застыла в воздухе. А взгляд прошелся по пышным ресницам, острым скулам, губам. Чуть искривленным в обыкновенной усмешке. Пальчик повторил точные линии нарисованных губ, но смог почувствовать их жар и мягкость.
Каковы они могут быть?
Такие же жестокие, как и слова? Или колючие, как взгляд?
Острое желание пройтись по ним снова не отпускало до тех пор, пока в сознание не ударился чужой голос.
— Анечка.
Я вздрогнула. Кажется, бабушка звала меня не один раз.
— Подойди ко мне.
Не особо рассматривая рисунок в полном сознании дела, я переставила листы местами. Что-то потянуло меня спрятать получившийся портрет.
На столе, за которой сидела бабушка, была одна тонкая папочка. А в ней лежал всего один лист. Это была грамота за…
Я тяжело сглотнула, не веря своим глазам. Я вчитывалась в текст снова и снова, не представляя как это может быть.
В принципе это может быть, но только не со мной.
— Да, Анечка, это правда. Еще месяца два назад я отправила парочку твоих работ в государственную олимпиаду по живописи. И, как видишь, два портрета получили награду. Точнее ты выиграла.
— Не может быть, — прошептала я, но широко улыбаясь. Я все еще не верила в свои способности, но верила бабушке. Она обмануть не смогла бы.
— Ты ошибаешься. Ты выиграла призовой фонд, который можешь потратить только ты и по своему усмотрению. А главное ты получила приглашение на обучение в один из институтов в Польше.
Счастью моему не было предела. Тут же посыпались искренние поздравления, пожелания удачи и фразы, что все были в курсе и все верили в меня. А после по такому случаю все вместе выпили чаю с фирменным пирогом из груши и смородины на террасе бабушки. Улыбка не сходила с моего лица еще долго. И когда помогали мыть посуду, и когда собиралась домой.
Уже в самом конце рисунок попался на глаза и я вытянула его откуда-то с середины чистых листов.
Оттуда на меня смотрел Максим, прекрасный в своей невозмутимости и родной в своей дерзости. По велению сердца даже маленький шрам над верхней губой перенесся на бумагу.
Радостное событие ждало меня и дома.
Глава 11
— Тамара Ивановна звонила, — повторила мама, когда я пересекла гостиную.
Был глубокий вечер. Во дворе цвела сирень. Ее запах проник в дом через открытые двери и окна. Путь до дома я прошла в легком дурмане, вся счастливая и приветливая. Меня не пугало абсолютно ничего и я осмелилась пройтись по главной улице, где к вечеру собралась основная наша молодежь. Я не завидовала друзьям, собравшимся вместе, чтобы погулять, не грустила и не терзала себя глупыми мыслями.
У меня даже нога не болела. Так прекрасно было в душе.
Я получила самый выигрышный билет в своей жизни даже не стремясь к этому. А что будет, если я целенаправленно буду держать путь?
Может я войду в историю?
Эта мысль так комфортно чувствовала себя в голове, что я не сразу обратила внимание на тон стоявшей на пороге матери.
— Она рассказала чем ты на самом деле занимаешься на уроках. Не боишься провалить экзамены, Анна?
И такая тяжесть навалилась на плечи. Мгновенно, до дрожи в ногах.
— А где отец?
— Еще в городе.
Понятно. Отец как раз недавно попал в аварию, когда машина переехала по его рукам. Для врача-хирурга это стало шоком. Отец буквально за пару недель поседел и постарел. Сколько он больниц увидел. У скольких врачей был. Все говорили, что дрожь не излечить и только в одной ему дали надежду. Правда, мама всегда говорила, что они просто тянут деньги и требовала уехать за границу.
— Мама, давай поговорим открыто, — я тихо вздохнула, когда провалилась в мягкость дивана. — Я не стану скрывать что это правда. Но уверяю тебя, что это никак не повлияет на экзамены.
— Почему тогда Тамара Ивановна так за тебя переживает?
— Так ли оно на самом деле?
— Что ты имеешь в виду?
— Я ведь получила за пробные экзамены оценку пять. Она тебе этого не говорила?
И внутренний голос язвительно подсказал, что естественно не говорила.
— Это ничего не меняет, — мама как стояла с неестественно прямой спиной, так и продолжала давить на меня своей строгой и неуместно позой. Я же хочу поговорить с ней открыто, а она…
— Если я обещаю, что больше не буду?
— Нет, ты пообещаешь не пропускать дополнительные занятия. Мы все уладили.
Ну и хрен с ними. Буду! Куда я денусь.
А может поделиться с ней со своими достижениями, радостно воскликнул откуда то взявшийся оптимизм. От роду его у меня не водилось.
— Три дня в неделе. По понедельникам, средам и пятницам, сразу же после занятий.
Я внутренне похолодела.
— Эти часы заняты …
— И слышать не хочу.
— Но, мама, моя художка, — протянула я в надежде, что меня услышат. — Пожалуйста, — хоть один раз пусть услышат и мне достаточно. — Я не могу ее бросить, я выиграла…
— Еще одно слово и дома не останется ни одна бумажка, — последнее слово осталось за мамой. Она, развернувшись ушла, оставив меня разбитой.
Горький ком не заставил себя ждать: он застрял в районе горла, душил, туманил мозги. Как же так?
Лестница была размыта из-за влажной пелены, пальцы ног так и норовили ударится о ступень. Воздух обжигал горло, а слезы жгли нутро. В комнате прекрасный букет дополнила боль в ноге. С каждой минутой она ныла сильнее и сильнее, зудела и ещё ужасно чесалась. Сняв форменные черные брюки, я охнула. Лодыжка опухла и покраснела. И что самое горькое, я не знала как его обработать.
Чтобы поделиться с единственным человеком, который находился сейчас в доме, и попросить помощи, даже думать не хотелось. Меня тут же передергивало.
А вот под холодный душ я залезла. И вздохнула с облегчением. Холодная вода для начала сняла зуд. Не хотелось содрать кожу.
Крупные капли попадали на разгоряченную кожу, волосы обвили шею и спину, а я стояла никакая и не хотела даже двигаться: так было хорошо.
Но и
