э-э-э… Себастьяном, все стало терпимым. Он забавный, и общаться с ним было очень весело.
Я улыбаюсь, мне нравится, что он так воспринимает моего сына.
— Ему тоже понравилось. Я ценю то, что ты делаешь все это.
— Раз уж мы собираемся проводить больше времени рядом друг с другом, давай перейдем к важным вещам, хорошо?
— Хорошо.
— Я буду задавать вопросы. Любимый жанр музыки?
— Это и есть важные вопросы?
Он наклоняет голову в сторону, приподнимая брови.
— Это снова был вопрос.
— Черт возьми. Ладно. Музыка. Мне нравится все понемногу. Я выросла, слушая Элвиса благодаря маме, а мой отец любил хард-рок. Моя лучшая подруга, Сибил, любит рэп, и, если бы ты когда-нибудь встретил ее, ты бы ни за что не поверил, но эта девушка может читать рэп так, будто это ее призвание.
— Это здорово, но все это — выбор других, а каков твой?
— Наверное, я бы сказала, что мне очень нравится поп-музыка. Мне нравятся глупые, легкие и милые песни, в которых все могут быть счастливы, улыбаться и танцевать как дураки. А ты?
Он ухмыляется.
— Я больше люблю классический рок.
— Я могу это понять.
В этот момент возвращается Магнолия, ставит тарелку с бесплатной картошкой фри и уходит.
— Хорошо, любимый фильм?
Это легко.
— «Алабама — мой дом».
Он закатывает глаза.
— Это тот, где она возвращается домой, потому что замужем за одним парнем, а другой дарит ей кольцо от «Тиффани»?
— Это он.
— Все девушки чокнутые?
Я смеюсь и беру картошку.
— Может быть. А что у тебя?
Джейкоб откидывается назад.
— Угадай сама.
Мой первый инстинкт — выбрать один из его фильмов, но это кажется глупым и слишком простым. Не говоря уже о том, что большинству творческих людей не нравится их собственная работа. Они тщательно анализируют ее, находя недостатки там, где их нет. Никто не должен говорить им, что они отстой, потому что они и так говорят себе об этом.
— Парк Юрского периода?
Он смеется.
— Нет, но ты, по крайней мере, не выбираешь ничего из моего. Я бы никогда не выбрал ничего из этого.
— Почему нет?
— Потому что они дерьмо.
Я закатываю глаза на его самокритику.
— Я знаю много людей, которые с этим не согласятся.
Джейкоб пожимает плечами, позволяя комментарию пройти мимо, как будто это пустяк.
— Вернемся к выбору.
Нет ничего удивительного в том, что Люк выбрал бы… «Топ Ган», но я не думаю, что Джейкоб выбрал бы именно его. Я не знаю его, поэтому не уверена, что он предпочитает что-то серьезное или ему больше нравится что-то вроде «Форсажа в Риджмонт Хай».
— Ты должен дать мне какие-то подсказки, — мне нужно хотя бы знать его настроение.
— Ладно, это классика.
— Что-то вроде «Касабланки»?
Джейкоб поднимает бровь и опускает голову.
— Неужели хоть одному мужчине, у которого есть мужское достоинство, нравится «Касабланка»?
— Понятия не имею, поскольку я не мужчина.
— Ответ — нет.
— Ладно, когда ты говоришь «классика», ты имеешь в виду Фреда Астера или классический мужской фильм вроде «Форсаж»?
Он качает головой.
— Что? — спрашиваю я с намеком на смех. — Я пытаюсь, а ты не помогаешь.
— Предполагалось, что ты здесь психоаналитик.
— Нет, на самом деле это ты, — напоминаю я ему.
— Вот именно. Ладно, это классический фильм о парнях.
Я ломаю голову, пытаясь придумать фильм, который подошел бы Джейкобу. Что-то, что он мог посмотреть, и что изменило его жизнь и привело его к актерству.
— «Крестный отец»?
— Очень близко.
— «Лицо со шрамом»?
Наконец-то он сжалился надо мной.
— «Хорошие парни».
Я киваю.
— Выбираешь лучшее.
Джейкоб берет из корзины еще одну порцию жареной картошки.
— Это действительно один из лучших фильмов. Я помню, как смотрел его с Декланом и думал… Когда-нибудь я должен стать таким.
— Мафиози? — шучу я.
Он смеется.
— Нет, этому определенно подражать не стоит. Фильм может сделать что-то для человека. Фильм может изменить жизнь ребенка. Я хотел стать таким. Я хотел, чтобы кто-то вдохновился искусством.
Я наклоняюсь вперед, моя рука встречается с его рукой, и я сжимаю ее.
— И это то, что ты делаешь, Джейкоб. Ты здесь, помогаешь этим детям, ставишь им пьесу, ты актер, которого они обожают… Ты меняешь ситуацию. Ты уже сделал это для Себастьяна.
Его большой палец скользит по тыльной стороне моей руки, и все вокруг нас словно исчезает. Мы с Джейкобом сидим здесь, держась за руки, как будто это самая естественная вещь в мире. Сердце стучит так громко, что я едва слышу, как Магнолия подходит с нашим обедом. Я быстро отдергиваю руку, кладу их обе на колени и стараюсь взять пульс под контроль.
— Спасибо тебе за это, Бренна, — говорит Джейкоб после того, как Магнолия уходит.
Проходит несколько вдохов, и я натягиваю фальшивую улыбку, как будто, между нами, только что не произошло что-то безумное.
— Разумеется.
А потом я заставляю себя поесть и притворяюсь, что все в порядке.
Джейкоб
Миссис Финнеган — все, что я помню, и даже больше — маньячка. Это единственное слово, которое я могу придумать. Она чертовски сумасшедшая. Любой, кто соглашается работать с этими детьми, должен быть психом. А я именно таким и являюсь.
— Так, слушайте все, я не буду раздавать автографы, фотографироваться или делать что-то в этом роде до окончания спектакля, — я вижу одного ребенка с телефоном и указываю на него. — Перестань писать в свой Snapchat и все такое. Если станет известно, что я в этом городе, меня закроют, а это значит, что спектакля не будет, — я возвращаю взгляд к ученикам, пришедших на прослушивание, большинство из которых, вероятно, ни капельки не заинтересованы в школьной постановке. — Я здесь как учитель и для того, чтобы убедиться, что школьная пьеса состоится. Если вы пришли не на прослушивание, то, пожалуйста, уходите, но не забудьте купить билеты на спектакль, которые я с радостью подпишу на память, а также устрою вечеринку после спектакля, где мы сможем сфотографироваться.
Я наблюдаю за тем, как по крайней мере половина студентов встает и выходит из дверей аудитории. Мои глаза встречаются с глазами Бренны, в которых пляшут смешинки, после чего она возвращается к бумагам на своих коленях. По крайней мере, она наслаждается моим дискомфортом.
— Ладно, раз уж мы разобрались с этим. Я Джейкоб Эрроувуд, и в этом году я буду режиссером спектакля «Бриолин». Миссис Финнеган дала мне документы на каждого из вас за шесть лет, а у нас нет столько времени. Так что все произойдет довольно
