— Блин, прости — бормочу, поправляя съехавшие с плечей лямки рюкзака.
Та лишь надменно фыркает и обходит нас стороной, как мелких шавок, не достойных внимания королевы всей школы.
В субботу встаю пораньше, чтобы успеть прибраться в квартире и сделать уроки на понедельник. Пытаюсь дозвониться отцу, чтобы отпроситься на выходные, но тот вне зоны доступа сети, о чем меня предупреждал. Тогда шлю сообщение, чтобы папа все равно знал, когда появится сеть, где я нахожусь.
Потом собираю вещи в рюкзак, и уже в четыре мы встречаемся с Ромкой на остановке, откуда на рейсовом автобусе добираемся до садового товарищества «Луч».
Первое, что меня напрягает, так это закрытая на замок калитка. Второе — темные окна в бревенчатом домике. И третье — отсутствие машины.
— А где родители? — спрашиваю, насторожившись.
Ромка беззаботно дергает плечами.
— Они написали, что отъехали в Белогорку за мясом, скоро должны вернуться.
— А почему вдвоем?
— Так мама отцу не доверяет, все сама. Пойдем в дом.
Внутри поселяется пробирающая мурашками паника. Но я гоню ее подальше. Это же Ромка. Что может случиться?
Как только заходим внутрь, напряжение немного стихает, потому что у входа замечаю неразобранную корзину с непортящимися продуктами и дорожную сумку.
На кухне чисто, убрано. В вазочке лежат фрукты, в заварочном прозрачном чайнике чай, а в камине прожженные угли.
Отпускает.
Ромка предлагает отнести рюкзак в свободную комнату на втором этаже и помочь ему с салатом, пока родители не вернулись.
За окном уже стемнело. Ромка подкладывает дрова в гостиной и присоединяется ко мне, чтобы помочь с нарезкой овощей.
— А как же мангал? Не пора разжигать? — спрашиваю, проверяя время на телефоне.
— Не, готовые угли есть. Да, и вместо камина у нас барбекю-зона.
Все логично, но почему то меня гложет изнутри тревога. Что-то явно не так.
И это что-то проявляется, буквально, через пару минту. Как только Ромка заходит мне за спину.
Глава 22
РОМА
В моей голове созрел четкий план после того, как родители сообщили о своем намерении поехать в следующие выходные на юбилей к маминой подруге в другой город.
Тянуть было нельзя. Я застукал этих двоих в коридоре, когда Женю послали в библиотеку за картой. Ее не было довольно долго, и учитель предложил кому-нибудь сходить за ней. Я вызвался первым.
Их голоса стало слышно, как только спустился по лестнице на первый этаж. Она сдавалась. Несмотря на все, что Денцов с ней сделал, Женька сдавалась.
Субботу я расписал по минутам.
С самого утра на рейсовом автобусе скатался на дачу, чтобы завести продукты, убраться, растопить камин, и создать атмосферу, будто там уже побывали мои родители. Ведь по легенде я позвал Лису в гости на семейные посиделки с шашлыком. И та с радостью согласилась, не учуяв подвоха. Слишком мне доверяла. Слишком уже правильным мальчиком я для нее казался, и это бесило до колик.
Черт, мы столько лет дружили, а Женя так и не поняла, какой я внутри, что у меня внутри. Какие мысли, какие чувства. Где маска, а где истинное обличие.
Вот сегодня и узнает.
Лиса почуяла неладное уже на подходе к дому, но я быстро выкрутился. Наплел, что родители поехали в Белогорку за мясом. Хотя времени было уже достаточно, чтобы сомневаться в моей версии, только вот Женя поверила.
Сначала все шло по плану, но потом я сорвался.
Она стояла ко мне спиной, нарезая овощи для салата.
Маленькая, хрупкая.
Моя — крутилось в голове.
Только нужно помочь. Подсказать. Направить.
А уж потом я расквитаюсь с ней за все годы бессильной, отчаянной злости, когда я каждый день вымучивал из себя крепкую дружбу с той, по которой сходил с ума. Бесился и мучился от своей трусости, что мешала признаться в своих истинных чувствах. Боялся потерять, как только узнает. Боялся, что не примет. И подыхал. Медленно. В агонии.
Подхожу ближе, останавливаюсь за спиной.
Женя замирает с ножом в руке и помидорами на разделочной доске.
— Уже позно, где твои родители?
Чувствую, что она уже знает ответ, но все равно спрашивает. Чтобы убедиться. Оттянуть время.
— Я тебя обманул. Они сюда не собирались. Уехали на юбилей к маминой подруге.
— Зачем? — голос становится тише. Дребезжит.
— Хотел побыть с тобой наедине. Поговорить.
— Ром…
— Прости — перебиваю и дотрагиваюсь до хрупких плечей, отчего их сводит судорогой. — Мне нужно, чтобы ты выслушала. И никуда не убежала… Выслушала до конца.
Лиса откладывает нож и вцепляется пальцами в края столешницы.
— Не могу так больше. Не могу притворяться, будто ничего, кроме дружбы у меня к тебе нет — склоняюсь ниже. — Давай попробуем по-настоящему. Никто и никогда тебя не будет любить сильнее, чем я.
Лиска каменеет.
— И давно?
— Давно — выдыхаю рядом с открытой тонкой шеей. — Лет в двенадцать. Сначала не понимал, что со мной, а потом, как обухом по голове.
— Почему ты не признался?
Смеюсь с горечью, с едкой желчью, раздирающей горло.
— Боялся потерять, что имел. Боялся, что ты отдалишься.
— А сейчас?
— И сейчас боюсь. Просто сил больше не осталось. Предел, понимаешь?
— Ром, я не могу — голос дрожит. Лиса склоняет голову, еще больше оголяя хрупкую шею.
И мне до фантомных болей в пальцах хочется ухватить ее ладонями, сжать посильнее, чтобы до хрипа, до мольбы.
— Из-за него?
— Нет — мотает головой. — Денцов здесь не при чем. Просто я никогда не думала, что ты… Что я… Господи, Ром, прости, мне не нужно было соглашаться. Целовать тебя… Все неправильно. Если бы только знала, никогда бы…
Я взбешен до предела своих возможностей. И заведен так, что кинь спичку, сгорим нахрен.
— Выкинь все это дерьмо из своей головы… Пожалуйста, можно я хотя бы попытаюсь?
— Это безумие какое-то.
— Не думай, Лисенок. — касаюсь губами шеи. Мы с ней уже целовались, и я чуть не сдох от переполнявших душу эмоций. Но касаться ее шеи, ее кожи — это еще острее. — Доверься. Ты же знаешь, меня. Я не сделаю тебе больно. Мы так подходим друг другу, просто ты еще не поняла.
— Нет! — Женя выкручивается и шарахается от меня в сторону.
И такой страх в глазах. Животный. Первобытный.
Меня распаляет с невероятной силой. Может, я — садист? Теперь уже точно дороги обратно нет. Даже если бы захотел, не смог бы остановиться.
— Я не отпущу тебя — медленно крадусь к ней — Пока не сдашься.
Лиса пятится назад и налетает на журнальный стол. Спотыкается, заваливается навзничь. В секунду я набрасываюсь сверху, раскладывая Лисовскую на столе и подминая под себя.
Мне уже все равно на итог. Я не так задумал наш разговор и наш вечер, но обратного пути у меня нет, потому что уже перешел черту.
Лиса кричит, вырывается, царапает ногтями, а я целую куда придется и все шепчу, шепчу, как люблю ее, как не могу без нее.
Задираю свитер, оголяя живот. Фиксирую ее руки и прохожусь щекой по нежной коже возле пупка, а затем целую, оставляя укус, отчего Лиса взвизгивает и брыкается с новой силой.
— Ромка, хватит. Ну, прошу тебя, остановись, я же не прощу. Я же никогда тебя не прощу.
— Да срать мне на твое прощение — рычу. — Зато сегодня ты только со мной.
Она долбит ногами по моей спине, а я уже совсем не контролирую себя. Мне мало. Ее мало.
Одной рукой удерживаю держу тонкие запястья, а другой спускаюсь к ширинке на джинсах Лисы.
— Не брыкайся, только больнее будет — поднимаю голову и сцепляюсь с потемневшими от страха и отчаяния глазами Лисовской.
— Ненавижу тебя — цедит сквозь зубы.
— Уже хоть что-то.
Пытаюсь сдернуть неподдающуюся джинсовую ткань, как вдруг глухой треск оглушает. В глазах темнеет. Руки ослабевают, выпуская Лису из захвата.
Женька выбирается, со всей силы толкнув меня ногой в грудину.
— Сволочь — слышу последнее, прежде чем заваливаюсь на спину.
