не верю. Гнилое нутро издалека видно.
Не хочу идти у отца на поводу, но все же страх за Женьку берет верх. Беспомощно матерясь я хвастаюсь за телефон и в ночи набираю Беспаловой сообщение:
«Привет, ты как?»
* * *
— Ну, ты попал, братан — Диныч протягивает мне газировку и откидывается на спинку дивана. — А Лисовская че? Уже неделю от тебя шарахается.
— Назвала дерьмом и запретила с ней разговаривать — обхожу бильярдный стол и пристраиваю кий. — Ей Машка видео прислала, где я на той хате с голой задницей лежу.
— Ты предъявил?
— Предъявил — остервенело забиваю шар. — Беспалова рыдала, как чумная. Типа любит, сил нет, бес попутал. Совсем поехавшая.
— А покажи ее? Фотка есть?
— Откуда? — хмыкаю, оглядываюсь на друга. — Сейчас страницу найду.
Отвлекаюсь от игры, достаю телефон, изучая содержание соцсети в поисках нужного профиля. — Любуйся — протягиваю Динычу девайс.
Тот внимательно всматривается, увеличивает фотку и ржет. Ржет во все горло. Придурок.
— Это та самая Маша? — передает телефон обратно. — Ты не помнишь ее что ли? Спортивный лагерь. Седьмой отряд. Мы же с пацанами предупреждали, что по тебе там девчонка сохнет. Эта она и есть.
— Говорю же, долбанутая — убираю телефон в карман и снова меняю позицию у стола.
— И че? Мутить с ней будешь теперь?
— А че? — передразниваю друга. — У меня другой выход есть? Батя ясно дал понять, что будет, если я Беспалову бортану резко.
— Выход ест всегда. Расскажи все Лисовской от начала и до конца. Она — девчонка умная, поймет.
— А что толку? Отца то это как остановит?
Друг сочувственно вздыхает.
— Слушай, а пошли на дискач сейчас? Че мы тут тухнем? Муха с Казанцевым зовут. Пятница. Развеемся, а то мне еще все выхи у репетиторов торчать.
Шар летит мимо, бросаю кий на стол. Надоело в одного рубиться. Плюхаюсь на диван рядом с другом, откидываясь на мягкую спинку. Устало тру лицо и прикрываю глаза.
— Не, Диныч, иди без меня. Я — норм, не обижусь, если че.
— Владос, харэ уже киснуть. Придумаем чего-нибудь с твоей Беспаловой. Давай парням расскажем, вместе порешаем, как тебе помочь?
Слышу из приоткрытого на мансарде окна, как под шинами трещит гравий.
Батя вернулся.
— Ладно, пошли.
Лучше уж с друзьями почилить, чем с отцом в одном доме торчать. Я теперь с ним даже пересекаться не хочу, боюсь в морду дать за то, что он меня втянул в свои игры. За то, что отобрал у меня единственное, мое, настоящее. Женьку у меня отобрал.
Но как только мы заходим в помещение на последнем этаже местного ТЦ, где расположен единственный в поселке клуб, я тут же налетаю взглядом на трущуюся друг о друга в медляке пару.
Берестов своими лапами обнимает мою девочку за талию, пока та лбом утыкается ему в плечо. Она не смотрит, зато смотрит он. Смотрит и победно щерится. Ублюдок. Дождался своего часа. Считывает, что меня размазывает от этого зрелища и неприкрыто провоцирует: медленно проводит по ее спине ладонью и принюхивается к ее волосам, показушно закатывая глаза.
Чувствую, как позади дергают за ворот футболки, который трещит по швам.
— Владос, остынь. Он же специально…
Я знаю, но устоять не могу.
ЖЕНЯ
Денцов — оборотень. Как же быстро он вернулся в свою настоящую гнилую личину, запрятанную поглубже, пока изображал рядом со мной хорошего парня.
Наглый, борзый хам и подонок. Лживый и подлый.
Я старалась больше с ним не пересекаться. Даже в школьных коридорах сторонилась, как настоящую заразу. В свою очередь Влад каждый раз, когда все же мы сталкивались друг с другом, окатывал меня с головы до ног отчаянно злым, неприкрыто враждебным взглядом, будто это я его предала, а не наоборот.
Крышу у него сорвало окончательно. Это я поняла в тот день, когда Денцов заявился в школу пьяным. Он дебоширил, откровенно зарывался на других парней, словно искал себе достойного противника, который, наконец, сможет его приструнить, обломать и опрокинуть на лопатки, но никак не находил. Из-за чего еще больше распалялся и терял контроль.
Опасно красивый снаружи и прогнивший изнутри Влад вызывал во мне только еще большее отвращение. Как и все те смешки и слухи за моей спиной после нашего расставания.
Девчонки по углам обсуждали, какая я бедняжка, что это было ожидаемо, что мне все равно ничего не светило, что он поступил со мной, как и с остальными.
Кошкина, наша главная сплетница, так вообще подхватила слух и развесила его по ушам остальных, якобы, Денцов меня отшил сразу же после того, как мы с ним переспали.
Только вот между нами кроме поцелуев ничего не было.
— Вот и правильно, нечего себя закапывать. Было бы ради кого — Маркова Поля уложила стайлером последнюю прядь моих волос и придирчиво осмотрела последствия своих трудов.
Поля довольно улыбнулась и вытащила вилку из розетки.
— Классно получилось. Тебе всегда так надо укладывать, сразу каскад заметен и вместе с челкой хорошо смотрится.
— Поль, да, тебе дорога в парикмахеры или стилисты — выдала Леська, слегка захмелевшая после бутылки яблочного сидра.
— Ну, у меня хоть какие-то интересы по жизни есть — Маркова обиженно надулась, воспринимая Леськины слова, как насмешку.
Но укладка мне и, правда, очень шла. Придавала волосам воздушность и легкость.
— Поль, спасибо. Это круто. Честно.
Та лишь фыркает в ответ и разбирает стайлер, чтобы убрать в коробку.
— А я? — взвивается Леська? — Ты мне обещала кудри выпрямить!
— Не буду я тебе ничего выпрямлять — Мельком косится на подругу Маркова. — И вообще такие кудри трогать — грех. А ты полная дура, если не понимаешь, что твои волосы вообще редкий дар. Большинство или брюнеты, или блондины, или вообще с мышиными хвостами, а у тебя огненные волны.
— Рыжий, рыжий, конопатый, убил дедушку лопатой — печально бубнит Леська. — Лучше бы стать, как большинство. Ненавижу их — дергает себя за тугой локон. — Вот поступлю в универ, уеду отсюда и выкрашусь в блондинку, кератиновое выпрямление сделаю. Не узнаете меня. Никаких вам больше рыжих и конопатых.
А ведь Леська свои волосы не просто так ненавидит, не из-за стереотипов и обидных кличек. Это все из-за Дани Войцеха.
Как-то в восьмом классе нас в очередной раз собрали в актовом зале для обязательного просмотра праздничного концерта, устроенного в честь дня Победы. Леська уже тогда была по уши влюблена в Даню.
Мы сидели на ряд ближе к сцене, а Войцех прямо
