я только сейчас замечаю, как суживаются его глаза.
— О чем, Роберт? — смотрю непонимающе.
— О нем, — указывает он на испуганно притихшего Бодьку. — О том, что у меня есть сын.
— Роб, ты в своем уме? — делаю шаг в сторону, чтобы его обойти, но тот отзеркаливает движение и снова загораживает проход.
— Ты больше не сможешь его прятать от меня, Полина, — в голосе Роберта появляются угрожающие нотки.
Он приближается вплотную, я упираюсь ладонями ему в грудь. Хочется его оттолкнуть, хочется заорать, позвать на помощь. Но внезапно слышу сзади отчаянное:
— Мама!
Детский крик мгновенно отрезвляет. Оборачиваюсь на сына — мой мальчик испуган, его взгляд прикован к Роберту, и меня накрывает волна ярости.
Я готова убить Роба, расцарапать лицо, если надо, укусить.
— Ты. Испугал. Моего. Сына, — шиплю, наступая на мужчину, и тот ошарашенно отступает.
— Это мой сын, Полина! — теперь он защищается, а я пытаюсь расстегнуть сумку.
Руки трясутся, не слушаются. Достаю из сумки телефон и роюсь в папке «Документы». Там лежат скрины всех Бодькиных выписок и медицинских заключений. Там же скрин его свидетельства о рождении.
Нахожу дату рождения и сую телефон под самый нос Роберту.
— Вот, смотри. А теперь напрягись и вспомни, когда мы расстались. Считать еще не разучился? Кто ходит беременным одиннадцать месяцев, Роб?
Мужчина растерянно смотрит то на меня, то на экран, то на Богдана. А я смотрю на него и не понимаю, как я могла раньше так сильно его любить. Что меня в нем цепляло?
От мысли, что Бодька действительно мог бы быть сыном Роберта, бросает в дрожь. Впервые в жизни я радовалась, что отец моего сына — неизвестный мне мужчина. Сейчас мне было все равно, кто он. Кто угодно, главное что не Роб.
— Тогда кто он? — хмуро спрашивает Роберт. — От кого ты залетела?
— От любимого мужчины, — отвечаю твердо, помня, что меня слышит мой сын. Роберт недоверчиво хмыкает.
— Через два месяца после меня? Кого ты пытаешься обмануть, Полина! Ты хочешь, чтобы я поверил, что ты так быстро сошлась с мужиком и дала ему раньше, чем через год? Вспомни, сколько ты меня динамила!
— Думай, что хочешь, — отвечаю устало, в глубине души признавая его правоту. Мало того, я за все эти годы ни с кем не сошлась, а там всего два месяца.
Но вслух ни за что об этом не скажу, пускай Роберт думает обо мне, что угодно. Для меня главное мой ребенок, и он всегда был на первом месте.
— Я все выясню, Полина, не думай, что так легко от меня отделаешься, — Роберт сверлит меня недобрым взглядом.
— Выясняй, — пожимаю плечами, — выясняй и проваливай.
Он разворачивается и идет к машине, припаркованной недалеко у входа в парк, садится за руль, и автомобиль срывается с места. Дорогой автомобиль, значит, у Роберта с бизнесом все хорошо. Зачем тогда ему Бодька? И откуда он о нем узнал?
В голове крутятся слова Роба, все-таки, он неплохо меня изучил за то короткое время, что мы были вместе. Я оказалась неспособна к кратковременным отношениям.
Когда Богдан родился, мне было не до мужчин, но потом сын подрос, а в моей жизни так ничего и не поменялось. Ленка время от времени меня ругает, уговаривает заняться личной жизнью, но все ее уговоры не находят отклика в сердце.
Все мое время занимают Бодька и работа. И время, и чувства. Я не готова обделять сына, особенно сейчас, когда он так во мне нуждается. А без любви какие могут быть отношения? Просто для здоровья, как советует подруга, я не смогу. Тем более, когда все мои мысли заняты предстоящей операцией.
Ждать, что посторонний мужчина проникнется отцовскими чувствами к моему сыну, глупо. Я достаточно твердо стою ногами на земле. Но и терпеть рядом мужчину, которому наплевать на моего ребенка, не стану.
Вот если бы я посмела хотя бы на секунду предположить, что…
— Мама, — зовет меня дрожащий голосок, — мама, это правда был мой папа?
Меня бросает в жар, потом в холод. Присаживаюсь перед коляской и беру ручку Богдана в свою.
— Нет, сынок, нет. Это не он. Я не знаю, почему он решил, что ты его сын. Мы расстались, а потом я встретилась с твоим папой.
Бодька смотрит с недоверием, и я говорю, стараясь быть как можно более убедительной.
— Это не очень хороший человек, сынок. А твой папа был не такой. Он был добрым и справедливым, как ты. Ты на него в этом очень похож. Ты заступился за Соню, ты всегда хочешь, чтобы было по справедливости. Вот и он таким был.
— Мам, — помолчав, спрашивает Богдан, — он был как Сонин папа?
Меня снова бросает в жар, потому что у нас с сыном мысли сходятся в одну точку. К одному и тому же мужчине.
— Да, зайчонок, он был точно как дядя Тимур, — отвечаю взволнованно.
Мой мальчик обнимает меня за шею и кладет голову на плечо.
— Я бы хотел, чтобы Сонин папа был и моим тоже, — вздыхает он. Глажу его по голове, по спине, успокаивая, а сама мысленно соглашаюсь со своим ребенком.
Я тоже хочу. Очень.
Как жаль, что это не он…
* * *
— Бодь, как лучше, сделать хвост или распустить? — поднимаю волосы вверх и кручусь перед зеркалом, рассматривая себя с разных ракурсов.
Сын хмурит бровки, и мне почему-то это напоминает Арсанова.
— Лучше с распущенными, — отвечает он с серьезным выражением лица, и мне снова в его взгляде чудится Тимур.
Мысленно одергиваю себя и ругаю. Это никуда не годится. Полчаса пообщаться с мужчиной и после этого искать его в собственном сыне — глупость несусветная!
— А какое лучше платье? — перебираю вешалки с платьями, у меня есть вполне приличные. Бренды, которые я рекламировала, часто позволяли выбрать в качестве бонуса понравившиеся образцы. Достаю два и прикладываю к себе. — Или, может, брючный костюм?
— Вот это, — показывает сын на бежевое, прошитое золотистой ниткой. Оно и правда шикарно смотрится, особенно если правильно подобрать макияж…
— Мам, ты так хочешь ему понравиться, да? — спрашивает Бодька, и я застываю с вешалками в руках.
Я в самом деле этого хочу? Конечно, даже обманывать себя не буду. Особенно, когда вспоминаю его взгляд — глубокий, обволакивающий. И мне очень хочется увидеть в глазах Тимура восхищение.
Но когда смотрю на своего мальчика, понимаю, что не готова ему в этом признаться. Не хватает духу. И потом, кто вообще сказал, что я Арсанову
