Злая Стерва закатывает глаза:
— Я сказала полковнику, что нанять тебя было неразумной идеей. Выходить из-за стола во время ужина было бессовестно. Я так зла на тебя, что едва могу на тебя смотреть.
Если бы она с трудом могла говорить, было бы намного лучше.
Она жестом отпускает нас.
— Идите, — говорит она, — в свои старые комнаты — теперь это комнаты для гостей. Но вы сможете найти дорогу. Бентоны остановились в гостевом доме. Утром у вас будет возможность искупить свою вину.
Эдди кивает:
— Как скажешь, мама.
Она быстро поднимается по лестнице, я уверен, радуясь возможности вырваться из-под проницательного взгляда своей матери.
Злая Стерва прищуривает на меня глаза.
— Эдди — это катастрофа, — говорит она. — Постоянно саботирует себя на каждом шагу.
— Единственное, что близко к катастрофе, которую я видел — это вмешательство тебя и моего отца в её жизнь, — отвечаю я.
Злая Стерва самодовольно улыбается.
— Ты всегда питал к ней слабость, не так ли? — спрашивает она. — Ты всегда был слеп, когда дело касалось её. Я сказала об этом твоему отцу, и он настаивал, что ты другой. Морские пехотинцы изменили его, сказал он. Он несёт ответственность. Заслуживает доверия. Эдди всегда равнялась на него. И ты вернулся в её жизнь буквально недавно? Ты думаешь, что знаешь её?
— Ей двадцать два, — говорю я, — а не семнадцать. Ты её менеджер и всё. Ты не управляешь её жизнью. И, с моей точки зрения, она хорошо справилась с этим.
Мать Эдди смеётся.
— Она чуть не потеряла контракт со звукозаписывающей компанией, — произносит она. — И ты ничего не знаешь. Ты думаешь, она не переписывается со своим парнем? Или не встречается с ним тайком? Спроси её об этом. Ты думаешь, что справишься с ней? Она очаровывает тебя так же, как и всех остальных.
Гнев захлёстывает меня при мысли о том, что Эдди может быть с кем угодно, а тем более с бывшим парнем-придурком, которому лучше не попадаться на глаза, да поможет мне Бог.
— Ты думаешь, я не справляюсь со своей работой? Уволь меня.
— Я не собираюсь тебя увольнять, — говорит Злая Стерва. — Это заставило бы её взбунтоваться ещё больше. Но ты будешь держать меня в курсе происходящего. Я её менеджер. Мне нужно знать.
— Каждую деталь, — отвечаю я, мой тон сочится сарказмом. — Должен ли я сообщить тебе, что она ест и во сколько сред? Я могу прислать фотографии, если хочешь.
— Ты грубый, — говорит она.
Я пожимаю плечами:
— Думаю, вы можешь убрать человека из морской пехоты, но ты не можешь убрать морского пехотинца из человека, да?
Она морщит нос, глядя на меня так, словно почувствовала запах чего-то отвратительного:
— В армии тебя не учили дипломатии.
— Дипломатия точно не является приоритетом, — говорю я. — Есть ещё какие-нибудь советы по работе?
— Следи за собой, Хендрикс, — произносит она. — Эдди обведёт тебя вокруг пальца в мгновение ока. Она манипулятор.
— На самом деле, я думаю, ты её с кем-то путаешь, — отвечаю я. — С собой.
Я поворачиваюсь, чтобы подняться по лестнице, задаваясь вопросом, подозревает ли она что-нибудь между своей дочерью и мной. Интересно, то, что произошло снаружи, или, чёрт возьми, мысли, которые у меня были, написаны у меня на лице?
Глава 16
Эдди
Пять лет назад
— Он уехал сегодня утром, — говорит Грейс, плюхаясь на мою кровать. — Я думала, ты знала, что он уезжает. Ему пришлось явиться в учебный лагерь.
У меня такое чувство, будто кто-то ударил меня в живот.
— Я думала, он попрощается.
Грейс переворачивается на спину и накручивает на палец длинную прядь тёмных волос.
— Это странно, да? — спрашивает она. — Он попрощался со мной прошлой ночью. Я полагаю, поскольку ты была в кино, он не хотел беспокоить тебя, когда ты вернулась?
— Вероятно, — у меня кружится голова, и мне приходится сесть.
— Что не так? — спрашивает Грейс. — Ты выглядишь бледной. Тебе принести содовой или чего-нибудь ещё?
— Нет, я… — начинаю я. Что я могу сказать? Я влюбилась в своего сводного брата, и он поцеловал меня, и я была достаточно наивна, чтобы думать, что это что-то значит для него. Потом я услышала, как он рассказывал всем своим друзьям ужасные вещи обо мне, но я всё ещё думала, что он мог бы в последнюю минуту признаться в любви, прежде чем уйти в морскую пехоту.
Я полная идиотка, девочка, которая прочитала слишком много сказок.
— Что такое? — Грейс садится. — Это ведь не из-за Хендрикса, не так ли?
— Хм? — спрашиваю я, отвлекаясь от своих мыслей о Хендриксе. У меня сводит живот при мысли о том, что он вступит в морскую пехоту. Что, если с ним что-то случится, и последними чувствами, которые я испытывала к нему, была ненависть за то, что он сказал обо мне? Я никогда себе этого не прощу. — Нет, это не из-за Хендрикса.
— Вы, ребята, какое-то время были действительно хорошими друзьями, да? — спрашивает Грейс. Она хватает один из флакончиков с лаком для ногтей с моего стола и начинает красить пальцы на ногах. — Фу, розовый. У тебя больше нет ярких цветов? Ты действительно видишь меня в розовом? Я имею в виду, без обид, тебе он явно идёт.
— Думаю, в ванной есть какой-то, — отвечаю я, оцепенев. Мне плевать на лак для ногтей. Я не могу думать ни о чём, кроме Хендрикса.
— Не беспокойся о Хендриксе, — говорит она, вскакивая и исчезая в ванной. — Хотя, ты действительно можешь представить его морским пехотинцем? Это было бы всё равно, что мне пойти в армию. Они наложат в штаны, когда увидят, как он входит в учебный лагерь с синими прядями в волосах, — когда она появляется снова, у неё в руках флакон синего лака для ногтей. — Кстати, о голубом, по крайней мере, у тебя есть что-то более полезное, чем это розовое дерьмо. Как ты думаешь, он вернётся весь такой крутой и невольно сексуальный?
Мысль о том, что Хендрикс станет «невольно сексуальным», вызывает у меня дрожь, и я стараюсь не думать о том, как он мог бы выглядеть после службы в морской пехоте. Я фантазировала о Хендриксе уже столько раз, что и не сосчитать. Слишком много раз, чтобы это было хорошо для меня. Мне нужно выбросить Хендрикса из головы.
***
Наши дни
— Секундочку, — отзываюсь я. Дверь открывается прежде, чем я успеваю сказать что-либо ещё, и я судорожно тянусь за полотенцем, которое небрежно бросила на кровать, запутываясь в куче мокрой одежды на полу у моих ног. Подняв голову, я вижу, как Хендрикс закрывает за собой дверь. Я шиплю на него сквозь стиснутые зубы, чтобы он убирался к чёрту из моей спальни, пока его кто-нибудь не поймал, но он просто стоит там, ухмыляясь мне. — Отвернись.
— Зачем? — шепчет он. — Твой вкус всё ещё у меня на языке, но ты не хочешь, чтобы я видел тебя голой?
— Не говори так.
Я пытаюсь обернуть полотенце вокруг своего тела, помня о том факте, что Хендрикс не делает того, что я ему говорю. Он не только не слушает меня, он стоит там без рубашки, его грудь всё ещё влажная от дождя. Без рубашки и сексуально.
— Не говорить чего? — спрашивает он тихим голосом. Он пересекает пространство между нами так быстро, что я резко вдыхаю. — Голая? Или что твой вкус всё ещё у меня на языке? Ты бы предпочла, чтобы я сказал, что лизал твою киску?
— Хендрикс, — шепчу я. — Ты не можешь так со мной разговаривать. Не здесь, не в этом доме.
— Или что? — он подходит ко мне вплотную и прижимается губами к моему уху, берёт один палец и проводит им вверх по моей руке, по плечу, затем по ключице. Он медленно, лениво проводит им по моей шее, и я остаюсь такой взвинченной, такой жаждущей, что готова снова расплакаться. — Чего ты боишься, Эдди?
— Тебя, — шепчу я. Это единственное слово, которое я могу выдавить, единственное, что срывается с моих губ. Я не говорю всего остального, что крутится у меня в голове, того, что я хочу сказать.
Я боюсь, что всё, ради чего я работала, будет разрушено.
Я боюсь влюбиться в тебя снова.
