Крис
Я продумала все. Я увезла Мирона и накопила денег. Я выбрала съёмную квартиру и разослала свои резюме. У меня был юрист и жуткое желание развестись с мужем, но все планы обычно столь идеальные в момент разработки крушатся в начале исполнения.
Я не учла одного.
Герман здоровый, сильный мужик, который отжимания делал с моим весом и ничего удивительного, что он меня как куклу таскал весь день, мешая и дальше следовать своему плану. А ещё, что Даня баба базарная и язык у него как помело, который не только до Киева доведёт, но и в принципе доведёт, до ручки например.
И вот сидела я со сжатыми зубами с этими двумя в смотровой и понимала, что все рушилось, все крушилось.
— Кристин, ты хотела аборт? — снова спросил Герман, скалой нависая надо мной, а у меня вся душа была в клочья особенно после той сцены, которую я увидела в квартире его любовницы. Неужели после такого Герман надеялся со мной на конструктивный диалог?
И да я по-прежнему не знала, что делать с ребёнком, но уж точно не собиралась вдаваться в детали своих умозаключений и откровенничать на эту тему с засранцем мужем.
— Так давайте все же мрт, сейчас я ребят потормошу, может быстренько сделаем, — выдохнул Данил и быстро ретировался из кабинета, оставив меня наедине со зверем. Предатель.
— Кристина… — медленно протянул муж и снова сел на корточки у кушетки. Обхватил мои щиколотки своими лапищами и уткнулся лицом мне в ноги. Я только вздрагивала от каждого прикоснись и хотела, чтобы Герман просто оставил нас с Мироном в покое.
Мне был омерзителен мой муж.
Жена у него стремная…
Сын капризный…
Однажды на юбилее двоюродной тётки эта самая тетка отвела меня в стороночку и, наклонившись, сказала, что Герман у меня тот ещё фрукт, дерзкий и хладнокровный. Причём это было подано под таким соусом, что он просто права не имел быть настоящим и типа должен быть как муженёк тётки, мямля обыкновенная с уровнем тестостерона ниже плинтуса.
Так вот. Ровно в тот вечер я стала персоной нон грата, потому что оказывается не имела права говорить, что Герман у меня нормальный, здоровый мужчина, а не ксерокопия такового.
Суть в том, что я всегда пресекала под корень, когда про моего мужа кто-то что-то говорил. А Герман спокойно слушал от своей лборарицы, что жена у него стремная…
— Кристин… — выдохнул мне в ноги Герман. — Я так виноват перед тобой. Я знал, что я чудовище и вообще никогда не заслуживал тебя. И я прекрасно отдаю себе отчёт в том, что вся моя жизнь это результат твоей мудрости и…
— Прекрати лицемерить… — сквозь зубы произнесла я, давясь болью и злостью. — Прекрати здесь разыгрывать спектакль, что тебе жаль!
Меня разрывало от гнева. Я готова была надеть утку Герману на голову, но я держалась, терпела и просто давилась ядом.
— Мне жаль! — зарычал муж. — Мне жаль, что все так произошло, но я тебе клянусь, что не спал с ней.
— Тебе жаль, что я узнала, Гер, — выдохнула я зло. — А не то, что ты мне изменял.
— Не смей такое говорить, — вспыхнул как спичка муж и резко встал на ноги. — Ты и понятия не имеешь, что я жалел почти с самого начала. Я знал, что творил дерьмо, но не получилось иначе.
— И что мне сейчас сделать? — спросила я, обнимая колени. — Идём сюда родной, я тебя к груди прижму и пожалею…
Мой голос сочился ядом.
— Не передёргивай! — рыкнул Герман и отошел к окну. Сложил руки на груди, а я бросила злое:
— А ты не строй из себя раскаявшегося грешника! — я встала с кушетки и прошлась вдоль кабинета. Герман пристально следил за мной, видимо, подозревая, что я могу сбежать, но я понимала, что этим ничего не добьюсь кроме мелочной мести, что заставлю мужа побегать. — Не надо мне рассказывать как ты сожалеешь! Когда ты поехал в день рождения сына трахать свою зазнобу грешную в себе ни капли сожаления не было. У тебя яйца горели, а на семью было плевать.
Я заводилась не на шутку. Словно все это время, что я упорно молчала и копила в себе обиду сделало меня злой врединой и вот теперь ее можно было выпустить наружу.
— А может быть стоило не через несколько лет вспомнить что у тебя есть муж, а не просто банкомат, который домой деньги приносит? — выдохнул зло Герман, и я ей-богу чуть не бросилась на него в попытке задушить. Но дверь открылась, и Данил все же выпроводил нас на мрт.
Обследование не нашло никакого сотрясения, поэтому добрая медсестра просто наклеила мне пластырь на тонкую ранку на лбу, которую непонятно как я получила во время столкновения машин.
— Отвези меня к машине, — холодно сказала я Герману на парковке. У меня в ней остались документы, бумаги и самое главное телефон.
— Ее уже пригнали домой, — бросил Герман на ходу и открыл мне дверь своего внедорожника. Я поджала губы, но забралась на сиденье. Перетянула грудь ремнём безопасности. — Сейчас за Мироном заедем и все…
Я благоразумно молчала. Не стоило человека раньше времени расстраивать и говорить, что Мирон у моей мамы. Герман холодно посмотрел на мое лицо, выражающее каждым мускулом смирение и завел машину.
Через тридцать минут мы были у садика и Герман размашистой походкой направился за сыном. Я по-прежнему молчала, потому что знала, что говорить все равно придётся, но лучше позже чем сейчас.
— Как ты могла? — спросил Герман пятью минутами позднее, садясь в машину. — Ты все-таки отвезла его к матери!
Я пожала плечами и посмотрела в окно. Летний день после дождя снова был залит солнечным светом и нагревал пропитанную влагой землю. Мы доехали до дома, и Герман демонстративно открыл мне дверь. Я в тон ему так же демонстративно вылезла из машины и молча пошла по тропинке к дому. Муж нагнал меня у дверей и своими ключами открыл дом. Я зашла и, сбросив балетки, пошла на второй этаж. Муж следовал за мной и, достигнув порога спальни, не выдержал.
— Ты все это время знала! — обличающе сказал он. — Знала и готовилась! Словно партизан ты строила за моей спиной планы! Ты ребенка моего увезла!
— А надо было оставить его здесь, чтобы он видел как невменяемый папаша с неконтролируемым либидо телок стал домой таскать? — спросила я, проходя в ванную.
— Я никого не таскал! — зарычал у порога
