Думал, что подстраховался, кретин. Сделал тогда второй тест на отцовство, чтобы убедиться. А про тест на материнство даже не подумал!
Свою родную жену, недавно родившую, еще толком в себя не пришедшую, на улицу…
Как я мог с ней так жестоко? Причем ни за что! Она ведь доверяла мне, слепо и безоговорочно.
Даже не представляю, каким мудаком меня видит Майя.
Девчонка вышла замуж, старалась, хранила семейный очаг, ребенка мне выносила, родила, а я ее вон из дома… Абсолютно незаслуженно.
А ведь за нее даже заступиться было некому. Я поступил с ней дико несправедливо. Даже если посчитал, что были основания, надо было не вон гнать, а разбираться, что и как. Ведь она не давала мне поводов для ревности!
Почему я не сделал тест на материнство раньше? С чего вдруг так сильно зациклился на предполагаемой измене? Теперь мне это искренне непонятно.
Всему виной моя ревность, треклятая неспособность доверять людям. Привык видеть в них самое плохое, вот и в Майе стремился это увидеть. Узрел тот факт, что тест на отцовство получился отрицательный, и понесло меня по буеракам.
А Майя ведь не изменяла!
Даже примерно не представляю, как ей было обидно, что я с ней так поступил. С маленьким ребенком вон из дома.
Получается, я кто? Да кто угодно, только не надежный человек, на которого она могла положиться тогда. А я ведь другое ей обещал! Быть опорой, надежной защитой от всего плохого, что есть в этом мире.
Хреновая из меня вышла опора. Шаткая, вся прогнившая изнутри.
Теперь мне многое становится понятным. Этот ее горделивый уход, то, с какой скоростью она подала на развод и не стала оправдываться, пытаться наладить отношения.
Я бы на ее месте точно так же сделал, ни за что мириться не пошел.
С каким видом я сейчас к ней пойду? Как в глаза ей посмотрю? Что скажу?
«Майя, можно я тут возле тебя на брюхе поползаю? А то пиздец как виноват перед тобой…»
Так, что ли?
Вот только я бы на месте Майи даже этого себе не позволил. И ни за что ни в койку не пустил бы, ни вообще даже здороваться не стал.
Как мне при таком раскладе к ней подходить вообще?
И тут я ее вижу…
Майя показывается из-за угла, идет в направлении своего номера. Видно, откуда-то возвращается, скорей всего из клиники, ведь как раз время.
Она видит меня и замирает на месте.
Кажется, будто в ней борются два желания — подойти или сбежать, настолько характерно мечется ее взгляд. Но здравый смысл, очевидно, побеждает. Она делает несколько шагов в мою сторону.
— Ты сделал анализы, — говорит она, когда подходит.
Причем не спрашивает, а именно утверждает.
Киваю:
— Да, сделал.
— И что? Проверил Макса на отцовство? — тянет она с ехидцей.
А я проверил, да, и убедился, что он не имеет никакого отношения к Полине. Но ведь главное, что я выяснил, совсем не это.
— Майя, давай поговорим в номере.
По ее взгляду я понимаю — она знает, о чем я заведу разговор. Знает и боится. Но ведь от правды все равно не спрятаться, не скрыться.
— Пойдем, — отвечает она.
Когда мы заходим в номер, Майя молча на меня смотрит.
Вижу, хочет спросить, и не решается.
— Майя, — начинаю первый. — Ты только не психуй сразу, но… В общем…
Достаю телефон, открываю документ с анализом и показываю ей.
Она берет телефон в руки, молча смотрит.
И смотрит, и смотрит…
Глаза ее влажнеют, губы трясутся. Через время вырывается первый шумный всхлип.
— Как же так… — стонет она и смотрит на меня не верящим взглядом.
Забираю телефон, убираю в карман. Делаю шаг к Майе, пытаюсь обнять, а она отпихивает меня.
— Я не верю! — Майя бьет меня ладонью в грудь. — Это какая-то бумажка против трех лет моей жизни с Полей. Этого просто не может быть, одна бумажка…
— Это не одна бумажка, — пытаюсь ей объяснить. — До этого было три других бумажки, которые четко показали, что я не отец. Мы могли еще три года назад сложить два плюс два, если бы так сильно друг на друга не обижались.
Майя снова громко всхлипывает, зажимает рот ладонью. А потом кричит на меня:
— Это все ты виноват со своими тестами… Ты!
Я не отрицаю:
— Виноват…
Майя снова кривит губы и стонет:
— Может, все же ошиблись, может, как-то…
— Нет, — качаю головой.
— И что теперь делать? — Майя впечатывает в меня полный боли взгляд. — Я не отдам ее, слышишь? Кровная не кровная, но она моя дочка! Мой ребенок! Я так заботилась о ней, я так старалась…
В этот момент она начинает плакать навзрыд. Кажется, ее ничто не может успокоить, но я все же пытаюсь.
Против ее воли обнимаю Майю, прижимаю к себе, твержу ей на ухо:
— Не надо ее никому отдавать, никто ведь и не требует! Она останется с тобой, с нами, ведь по документам твоя… Мы никому не отдадим Полю, даже не думай об этом! Самое главное, что я теперь знаю, что ты мне не изменяла. Я готов загладить вину, как ты только захочешь. Все сделаю, только скажи. Самое важное, что между нами теперь все выяснилось, я готов…
— Серьезно, Артем? — перебивает меня Майя. — Это для тебя самое важное?
Она что есть силы отпихивает меня, смотрит волком.
Молчу, жду, что скажет.
И обалдеваю от того, что она обрушивает на мою голову.
— Я и раньше понимала, что у тебя отсутствует родительский инстинкт, но не до такой же степени, Артем!
Невольно злюсь.
— Что заставляет тебя так думать? Все у меня нормально с родительским инстинктом!
— Будь у тебя с этим все нормально, ты бы в первую очередь задумался, где наша настоящая дочка!
Как только Майя это говорит, меня будто окатывает холодной водой.
Я так сильно зациклился на мнимой измене Майи и ее беспокойстве за Полю, что даже не подумал о том, что мое родное дите где-то там… Что оно вообще есть! А ведь оно есть! Раз нам подсунули чужую, значит где-то живет наша настоящая дочка, родная, о которой я знать не знал.
Без меня растет! И никто ее не защищает…
От осознания этого у меня внутри все опускается. И вдруг ничто больше не имеет для меня никакого значения. Только тот факт, что родной ребенок где-то там, непонятно где. Безумное беспокойство заполняет душу арктическим холодом. Кто когда-либо терял ребенка, тот поймет.
— Артем, найди нашу дочку! — стонет Майя, заламывая руки.
— Я найду, — хриплю ей в ответ.
В лепешку расшибусь, но найду, на руках ей принесу.
Глава 27. Я тебя найду
Артем
Пятьсот километров в час — это быстро или медленно? В теории — быстро. Но сейчас, сидя в самолете, летящем рейсом Москва — Краснодар, мне кажется, что мы ползем, а не летим. Ведь я-то просто сижу, ничего не делаю. И пусть за окном мелькают огни исчезающего города, меня все равно не покидает ощущение, что я бездействую.
Бездействие в моей ситуации равносильно пытке.
Оно убийственно!
Когда ты сидишь на заднице ровно и понятия не имеешь, где твой ребенок, что с ним происходит…
Картины в голове крутятся соответствующие.
Чудится, что мое дите голодное и холодное сидит в пустой комнате, и никакая скотина о ней не заботится. Или того хуже — обижают! Много ли надо, чтобы обидеть маленькую девочку? Простой недогляд может привести к фатальным последствиям.
А я ни сном ни духом…
Где она, с кем она, что с ней происходит?
Нет, это не пытка, это в триста раз хуже!
Мне срочно нужно в тот городок, где Майя рожала. С утра пораньше меня будет ждать главврач роддома, с которым у меня состоится о-о-очень душевный разговор. То есть душу из него вытряхивать буду.
Так сложилось, что мы с Майей уехали в небольшое путешествие за пару недель до даты родов. А у нее в дороге отошли воды… В общем, рожала она не в краснодарском роддоме, как мы планировали изначально. Мы до него попросту не доехали.
Сами роды также пошли не по плану. Майе не удалось родить девчонку самостоятельно, ее кесарили. В общем все, что могло пойти не так, пошло не так.
