— Может, выпьем кофе, когда закончишь работу? — намеренно перехожу на «ты».
Улыбку этой барышни надо видеть. Она реально умудряется растянуть ярко накрашенные губы от уха до уха и поет соловьем:
— Ой, а у меня после вас, то есть после тебя, ни одной записи, к тому же скоро конец смены, так что я в принципе свободна.
О как, свободна.
Не знаю даже, радоваться мне или печалиться оттого, что она так легко повелась на провокацию.
Через сорок минут мы с ней уже идем в кафе напротив.
Устраиваемся в отдельной кабинке.
Я заказываю для Лиды капучино, осторожно спрашиваю:
— Надеюсь, я тебя не задерживаю? Мало ли, вдруг дома муж, дети…
— Не волнуйся, — качает она головой. — Мужа нет, детей тоже. Извини, я на минутку…
С этими словами она спешит в дамскую комнату.
А я сижу, оглушенный ее словами.
Как это нет детей?!
Может, детектив нашел мне не ту Лиду Лисьеву?
Открываю найденный им заброшенный аккаунт Лисьевой, просматриваю фото, где девушка стоит на выписке возле роддома. Да нет, она! Даже макияж похожий, яркий, как на парад.
Лида возвращается довольно быстро, усаживается напротив меня. Снова растягивает губы в улыбке. Подмечаю, что у нее нижние зубы немного испачканы красной помадой, которая красуется на губах. Но мне плевать на чистоту ее зубов, волнует совсем другое.
— Что-то не так? — она замечает мое напряжение.
— Не люблю, когда мне врут, — поднимаю на нее тяжелый взгляд.
Потом поворачиваю к ней экран мобильного, показываю фото с ее страницы. Там Лида держит на руках малышку в белом комбинезоне. Девочка в ее руках совсем крошечная, а сама Лида улыбается на камеру так же глупо, как сейчас мне.
— Так это старое фото, — она пожимает плечами. — Я потеряла пароль от этого аккаунта, не смогла удалить. В общем, уже не актуально. Как ты его нашел?
Ее лицо делается напряженным, но она упорно продолжает растягивать губы в улыбке.
А я начинаю не на шутку злиться, еле сдерживаюсь.
— Какая разница, старое фото или новое? — настаиваю на своем. — Дети либо есть, либо нет. Ты сама подписала фотографию: «Я и моя дочка»…
Лида кривит губы и вдруг признается:
— Не сложилось у меня с материнством.
— То есть как? — я хмурю брови, а по телу пробегает холодок.
— Не все ли равно? — хмыкает Лида. — Ты зачем меня сюда позвал? Что тебе нужно?
— Скажи, что случилось с девочкой! — не удерживаюсь от резкого возгласа. — Где она?
— Ни слова не скажу, пока не объяснишь, с чего такой интерес?
Справедливо, черт подери. Правда за правду.
Начинаю объяснять:
— Три года назад моя жена родила девочку в роддоме номер два. Это произошло первого октября, в тот же день, что и у тебя. Так случилось, что мою дочку перепутали с…
— Ясно, — перебивает она меня.
И ничего не спрашивает, лишь оценивает взглядом.
Потом и вовсе начинает плакаться:
— Видишь ли, у меня сложная жизнь. После развода куча кредитов, которые набрал муж. Я до сих пор их выплачиваю, в долгах как в шелках…
Жестом ее останавливаю, активирую телефон и захожу в банковское приложение.
— Диктуй номер карты…
Она быстро достает из сумочки пластиковый прямоугольник, называет ряд цифр.
Перевожу ей пятьдесят тысяч.
— Достаточно? — выжидательно смотрю. — Что с девочкой?
— Видишь ли, мой муж почти сразу узнал, что детей перепутали, и… Он бросил нас. Без гроша в кармане! А мне одной приходилось очень тяжело.
— Где девочка? — Меня уже буквально потряхивает от нервного перенапряжения.
Лида достает из сумочки ручку и блокнот, отрывает листок и пишет на нем адрес.
— Вот, ты найдешь ее здесь, — она протягивает листок мне.
А потом встает и уходит.
Ошалело смотрю ей вслед.
Что это сейчас было?
Честно говоря, приводя ее сюда, я ожидал чего угодно, но не такого расклада.
Больше всего боялся, что, как только Лида узнает про подмену детей, начнет требовать, чтобы я вернул ее дочку. А она, оказывается, давно в курсе, но ни слова про родную дочь не спросила. Просто констатировала факт, что ее муж узнал про подмену. Самой пофиг, что ли? Совсем?
Все эти мысли крутятся в моей голове, пока я вбиваю в поисковик полученный адрес.
Очень скоро выясняю, что это местный дом малютки.
Эта сука сдала мою дочь в детдом!
Глава 28. #Я_же_бать
Артем
Я поднимаюсь на второй этаж детдома, где находится группа с детьми трехлетнего возраста.
Сердце долбит как отбойный молоток.
Чувствую, как при каждом шаге почему-то все больше немеет левая рука. Сжимаю и разжимаю пальцы, но противное ощущение не проходит.
Все от нервов…
Чтобы найти маленькую Веронику Лисьеву, мне пришлось попотеть.
Дом малютки, куда ее сдала Лида, расформировали в прошлом году, и детей распихали кого куда. Веронику определили в детдом в другом городе. Мне пришлось изрядно потрясти кошельком, чтобы выяснить, где она находится.
Меня до сих пор колбасит от осознания, что Лидия отдала мою дочку в детдом. Как могла? Как совести хватило? Прибил бы суку, честное слово.
Если она узнала про подмену, почему даже не попыталась найти нас, поменять детей? Неужели свой приплод на хрен не нужен?
А впрочем…
Со мной ведь поступили ровно так же. Вот только у моей матери не было такой шикарной отмазы — типа не ее сын. Очень даже ее, но тоже сто лет в обед не сдался.
В детдоме я верил в разное. Что мать сдала меня на время, а потом забыла, где я. Что меня перевели в другое место, а она не смогла отыскать. Что она живет в другом городе, и у нее просто нет возможности меня навещать. Что ее похитили или она болеет и не может обо мне заботиться…
Какие только байки не придумывают дети, чтобы как-то оправдать собственную ненужность.
Я нашел ее, когда повзрослел.
Очень хотелось посмотреть ей в глаза и спросить — зачем, мам? Что во мне такого паршивого, раз ты решила от меня избавиться? Чем не угодил?
А она мазнула по мне равнодушным взглядом, даже не поняла, кто перед ней.
Я представился. Думал, она хоть изобразит интерес, ну или там вину…
А она спросила:
— Че приперся?
Злобно так спросила, с раздражением.
Я тогда задохнулся обидой и ушел.
Ничего хуже она и сказать не могла, разве что на хер меня послала бы еще.
В ней, прямо как в Лидии Лисьевой, напрочь отсутствовал родительский инстинкт.
Самое паршивое, что я — яблоко с той же яблони…
Очень даже вероятно, что я такой же генетический урод, который даже произведя на свет потомство, никакой любви к нему не испытывает.
Я останавливаюсь перед дверью, выкрашенной в коричневый цвет. Кажется, здесь.
Собираюсь зайти и… торможу.
Как последний придурок, пялюсь на стальную ручку двери.
Я стремился сюда как мог. Как только мы с Майей узнали про подмену детей, места себе не находил, пока не узнал, где предполагаемая дочка. Я здорово выдохнул, узнав, что ее не удочерили. По крайней мере, не придется выцарапывать девчонку из рук приемных родителей. Но сейчас…
Банально боюсь зайти.
Что если это не она? Или непохожа? Или…
Или я ничего не почувствую к ней, когда увижу. Прямо как к Поле, когда привез их с Майей домой из роддома.
Да у меня в груди здорово так екнуло, когда понял, что мое родное дите где-то там, у чужих людей. Но в то же время сейчас мне сильно не по себе.
Вдруг так и есть, что у меня отцовский ген напрочь атрофирован, как Майя и сказала…
К тому же трехлетнее дите — это вам не младенец, это почти что сформировавшийся человек со своим характером. Хотя я в свое время и младенца полюбить не смог.
Я вообще людей не жалую в принципе. Они мне кажутся лживыми и продажными.
Я только Майю люблю, больше никого.
Но даже любя ее, я три года убеждал себя, что она — подлая дрянь… Слава богу, это оказалось и близко не так.
