Конни знала только одно: пока Дик ее держит, она жива. Не будет Дика — не будет и ее. Только эта мысль не давала сойти с ума от ужаса.
Дик понимал, что все его попытки прикрыть девушку своим телом смешны и бесполезны, но все равно обнимал ее, прятал ее лицо у себя на груди и даже ругался только про себя, чтобы она не услышала.
Это светопреставление продолжалось целую вечность, а закончилось эффектным и страшным аккордом. Здоровенное дерево, дольше всех своих собратьев сопротивлявшееся ветру, не выдержало и рухнуло совсем рядом с Диком и Конни, сметая их своими ветвями вниз. Дик успел только изо всех сил стиснуть Констанцию в объятиях — и они покатились вниз по склону, а вокруг летели ветки и камни, хлестали потоки воды, гремел гром…
Потом Дик ударился головой обо что-то очень твердое, строго-настрого приказал себе не выпускать Конни из рук — и потерял сознание.
Ему снились чайки, они носились вокруг его головы и вопили страстно и тоскливо, а потом одна из них села ему прямо на голову и стала долбить своим острым клювом, приговаривая монотонно и непрерывно: «Не бросай меня, Дик, не бросай меня, не бросай меня…»
Он решительно открыл глаза — и увидел залитое слезами личико Конни. Вокруг головы девушки сиял розовый лучистый ореол, и Дик подумал было, что по какому-то высшему недосмотру оказался в раю, где у всех ангелов лица Конни. Но потом он понял, что это просто восход солнца, и бури нет, нет дождя, есть только розовое небо, свежий легкий бриз с моря, боль в голове и рыдающая над ним Конни.
Дик с трудом разлепил губы и сообщил:
— Я тут. Я же сказал, что не брошу. Ох… у меня нет половины черепа, или это только кажется?
— Ох, Дик, ты же весь в крови, и ты лежал как мертвый! Я пришла в себя, когда гроза уже кончилась, а вокруг ужас, и ты не двигаешься…
Она опять заплакала, но тут же вытерла слезы и улыбнулась, шмыгая носом, а Дик немедленно захотел вернуться к жизни. С помощью девушки он придал своему телу сидячее положение и осторожно повертел головой.
Все обстояло не так уж плохо, если говорить о собственном здоровье. Конни была чумазой и зареванной, но на вид вполне целой и невредимой. Зато вокруг простирался пейзаж, достойный Апокалипсиса.
Буря повалила почти все высокие деревья, размыла пляж и занесла белым песком прибрежные заросли. Скала, на которой они вчера нашли убежище, превратилась в пологий и абсолютно лысый холм. Поломанные сучья деревьев торчали, словно руки скелетов, простертые к небу.
Конни рассматривала все с ужасом, но Дик отнесся к произошедшему философски.
— Мы живы, а это главное. Увидишь, к вечеру пейзаж изменится. Кусты поднимутся, молодые деревца тоже навряд ли пострадали. Считай, островок просто подстригли. Не беда. Сейчас взойдет солнце, мы согреемся…
— Дик, а если и сегодня вечером повторится…
— Не хочу тебя пугать, но третьего шторма мы можем не пережить. Прятаться стало негде. Но есть и хорошие новости. Целых две. Первая — с моря дует ветерок, значит, поменялось давление, и можно рассчитывать, что шторм ушел. Вторая — спасательным службам давно пора оторвать задницы от своих коек и найти нас.
— Может, они считают, что мы мертвы?
— Они всегда ищут до последнего, а к нам еще даже не залетали. Помоги мне, девочка. Хочу к воде. У меня гудит башка, а в трусах остался килограмм песка.
Поддерживая друг друга, они доковыляли до самого берега и сели у воды. Сил на большее пока не хватало. Потом Конни встала на коленки и принялась осматривать рану на голове Дика. И вот тут с молодым человеком случилось нечто вроде затмения.
С минуту он просто тупо сидел, уткнувшись носом в грудь Конни, а потом медленно поднял обе руки и обнял ее. Конни замерла, но не отстранилась. Дик сам отодвинул ее от себя, но не выпустил. Он рассматривал ее, словно видел впервые, и Конни отвечала ему испуганным, потемневшим взглядом.
Потом Дик медленно, очень медленно развел в стороны то, что еще оставалось от блузки девушки. Она опять не пошевелилась, только на дне голубых испуганных глаз зажглось странноватое темное пламя…
Он осторожно водил пальцами по светлой коже, следуя по тоненьким синим жилкам на груди, опускаясь вниз по животу, вновь возвращаясь наверх, еще не лаская, а только робко изучая, привыкая к близости, о которой боялся даже думать…
Он наклонился и коснулся губами ее сосков, почувствовал дрожь, пробежавшую по всему ее телу, испугался того, что испугал ее, и чуть не застонал, когда она медленно отвела его руки и поднялась на ноги.
Дик опустил голову. У него не было сил даже на то, чтобы обложить себя последними словами…
На песок упали обрывки белых когда-то брюк. Потом тонкая тряпочка неизвестного назначения. Потом лохмотья блузки. Дик с интересом рассматривал их, стараясь не смотреть на стройные лодыжки босых ног, стоявших совсем рядом, и уж ни в коем случае не поднимать глаза выше.
Потом его волос коснулась ее рука, чуть дрожащая и теплая. Дик поднял голову. Замер.
Он пил ее глазами, впитывал в себя, наслаждаясь одним только образом, видом, зрелищем, не стремясь к большему и боясь мечтать о нем. А она протянула вторую руку, жестом заставляя его подняться.
Дик Джордан вздохнул, словно сваливая с плеч огромную каменную глыбу, распрямился и недрогнувшей рукой освободился от ставших неимоверно тесными остатков одежды. Именно в этот миг взошло солнце, заливая их обнаженные тела золотом и нежностью.
Они взялись за руки и медленно пошли в воду. Океан принимал их ласково, смывая кровь и грязь, успокаивая боль и ломоту в избитых телах, наливая силой и спокойной уверенностью в своей правоте.
Сквозь бирюзовую воду тело девушки отливало серебром и перламутром, ее кожа была такой же нежной, как вода…
Она без страха, без тени сомнения или смущения смотрела на сильного, красивого мужчину, стоящего перед ней, узнавала его, открывала заново, поражаясь тому, как много она уже о нем знает.
Знает, какие нежные у него пальцы. Какая горячая кожа. Как он красив. Как не портит его даже страшный шрам.
Руки Конни и Дика встретились — и заскользили по телам друг друга, как серебряные рыбки. Ласкали, гладили, промахивались в обманщице-воде — и вновь находили дорогу.
Ни он, ни она не помнили того момента, когда их ноги оттолкнулись от песчаного дна. Просто тела сплелись, и стало невозможно стоять, потому что нельзя стоять, когда летишь… Прикипала кожа к коже, кровь вместе с серебряными брызгами пены растворялась в океане, и он принимал жертву, ласково раскачивая их на своих бирюзовых ладонях, и два тела кружились в водовороте из серебра и песка, тайны и истины, найдя друг друга и уже не в силах друг от друга оторваться.
