Дойдя до стены, он замер, не выпуская из рук лестницу. Окно отворилось. Робер поднял голову. Жильберта, едва различимая в темноте, свесилась из окна. Как только Робер приставил лестницу, она спустилась, взяла его за руку и потащила в противоположный угол сада. Там в нависших над дорогой кустах был довольно широкий лаз, так что беглецам оставалось только скатиться в придорожную канаву. Они выбрались по другую сторону ее и поднялись выше по тропе. Жильберта приказала:
– Выкладывай, что случилось!
Робер рассказал обо всем, начиная с кражи на ферме Бувье, вплоть до своего разговора с Кристофом на пустыре возле гаража. Он говорил, и ему становилось легче. Жильберта молча слушала. А когда он замолчал, подбирая нужное слово, она тихо причитала:
– Ну, знаешь… Быть того не может… Это просто немыслимо. – Он закончил рассказ, и девушка прошептала: Ничего себе! Кто бы мог подумать! Мне бы и в голову такое не пришло!
Так они постояли несколько минут – молча, лицом к лицу, стараясь разглядеть друг друга в сгустившейся под деревьями темноте.
Когда ветер немного утих, Робер почувствовал на лице дыхание Жильберты. Он ждал. Ему казалось, что теперь решать не ему, а ей. Однако девушка прежде всего спросила:
– Ну и что же теперь делать, а? Чего ты от меня хочешь? Что мы будем делать?
Робер со вздохом развел руки, но тут же бессильно уронил их и пробормотал:
– Надо им помешать… Надо остановить их…
– Да как же это сделать? Нас они не послушают. Их двое, и они сильнее. И потом, они же чокнутые. С чокнутыми спорить бесполезно. Нужно совсем свихнуться, чтобы такое вытворять…
Она говорила, и голос ее звучал все громче. Робер подумал, что она вот-вот расплачется, но Жилъберта сдержалась. Помолчав немного, она поинтересовалась:
– Почему же ты днем ничего не сделал? Зачем было так долго ждать?
– Не мог. Я же работал!
– А в полдень? В полдень ты ничего мне не сказал! Я же видела, что ты сам на себя не похож!
Робер молчал. Жильберта переждала, потом продолжала:
– Нужно было рассказать отцу Кристофа.
– Я не мог.
– Как это?
– Ну… Это… Не могу я выдавать приятеля… Жильберта, казалось, раздумывала, потом, схватив Робера за руку, как недавно это сделал Кристоф, она тряхнула его, приговаривая:
– Да ты что! Ты понимаешь, что говоришь! Ты представляешь, что они надумали! Это не шутки! Да как же я могу их остановить?!
– Я думал, ты что-нибудь придумаешь. Может, если ты попросишь отца…
– Отца?
– Ну да.
– Ты с ума сошел! Тогда придется ему сказать, что мы встречаемся. Что ты приходил и что я вылезла в окно. Ты хоть понимаешь, о чем ты просишь?
– Конечно, понимаю, но когда такие дела… Жильберта перебила его:
– Ну нет, только не это! Лучше давай попробуем вместе. Давай попробуем потолковать с ними, остановить их. Поразмыслив, Жильберта спросила:
– Думаешь, они уже отправились туда?
– Кристоф – наверняка, он должен отравить собаку, а Серж, наверное, еще дома. Мы с ним должны были встретиться…
Робер примолк. Девушка подождала секунду-другую, потом воскликнула:
– Подумать только! И ты собирался вместе с ними! Да о чем ты думал, скажи на милость! Как ты мог додуматься до такого?
– Не кричи на меня, Жильберта… Пожалуйста, не сейчас.
Она замолчала. Ветер раскачивал акации, срывая охапки мелких листьев, и швырял их в лицо беглецам.
– Значит, ты считаешь, мы еще можем застать Сержа дома? – проговорила Жильберта.
– Нужно попробовать.
Робер шагнул было вперед. Но девушка его удержала.
– А вдруг мать зайдет ко мне в комнату?
– А она заходит?
– Обычно нет, но как знать? Вдруг не повезет. Оба опять примолкли. Потом Робер, подойдя к Жильберте, тихо попросил:
– Пойдем со мной, Жильберта, я ведь не знаю, смогу ли я, если буду один. Ты должна пойти со мной.
Девушка оглянулась на дом, едва белевший во тьме, и, не говоря ни слова, зашагала вперед.
Они не сразу решили, как идти: напрямик, коротким путем, или по дороге. Но было так темно, а главное – страшно приближаться к Малатаверну, так что в конце концов они решили идти по дороге.
Дорога шла под гору, – можно было бежать вприпрыжку до самого конца, и они перешли на шаг, только поравнявшись с первыми домами городка.
– Первый раз мы приходим сюда вместе, – заметила Жильберта.
– Да.
– Как странно: никого не видать… Правда, чудно: на всей улице никого, кроме нас.
Перед тем, как свернуть на дорогу, девушка остановилась, положила руку Роберу на плечо и спросила:
– А твой хозяин? Почему бы не попросить помощи у него?
– Я собирался нынче днем, да не решился.
– Почему?
– Духу не хватило.
– Да почему? Ты что, боишься его?
– Когда я делаю что-нибудь не так, он начинает орать… А тут такое дело… Тем более Бувье – его клиенты.
– Конечно, тебе досталось бы! Зато он, может, что-нибудь придумал бы. Не знаю, по-моему, стоит попробовать.
– Теперь-то он наверняка спит.
– Может, и нет.
– Точно спит!
Робер замолчал. Он не рассказывал Жильберте, как прокрался к дому хозяина и стал заглядывать в окошко, перед тем как идти к ней. Он никогда не рассказывал Жильберте о своей хозяйке.
Теперь они удалялись от главной улицы, но свет раскачивавшихся фонарей временами еще освещал им путь.
– А жена твоего хозяина? – спросила Жильберта. – Ты считаешь, она не могла бы помочь? Она такая милая. В Сент-Люс все говорят, что она очень милая и что твои хозяева – хорошие люди.
– Нет, что ты, – отозвался Робер, – как она поможет? Стало совсем темно, и заметно похолодало. Ветер то и дело швырял им в лицо капли редкого пока дождя.
– Хороши мы будем, если еще и дождь начнется, – заметила Жильберта.
– Да нет, слишком сильный ветер. Вскоре они подошли к вилле Дюпюи.
– Свет горит, – отметил Робер.
– И машины стоят перед домом.
Лакированные крылья автомобиля поблескивали под окном. Другая машина стояла напротив. Дальше светились габаритные огни еще двух автомобилей. Робер и Жильберта пошли медленнее и остановились, не доходя до освещенного места. Ветер доносил звуки музыки. Молодые люди скользнули вдоль забора, окружавшего недостроенную виллу с другой стороны дороги. Сюда свет не доходил. Они протиснулись между забором и припаркованным автомобилем.
В комнате за окном мелькнула чья-то тень, и они спрятались за машиной. Но Робер тут же поднялся со словами:
– Они не могут нас увидеть: здесь слишком темно, а там у них свет.
