Что ж, может, Катя и права — я шлюха. Только вот, в отличие от нее, Харм стал у меня первым.
В мозгах каша — я не чувствую за собой вины, хотя и не отрицаю ее права на обиду. Нам нужно поговорить. Мы сделаем это, как только она перестанет выстраивать глухую стену.
«Все будет хорошо…» — успокаиваю себя, но на грудь давит чертов валун, а глаза сжигают слезы.
Даня обязательно придет. Решит проблемы и объявится — завтра, послезавтра, максимум — через неделю. Он все мне объяснит, и я взгляну на ситуацию под другим углом. И рассмеюсь оттого, что так глупо и безосновательно изводилась по пустякам.
***
Дни тянутся чередой — снега заметают город, паутина разноцветных гирлянд опутывает улицы, первый месяц зимы подходит к концу, а Даня… так и не позвонил.
Исчез, будто никогда не существовал — окна в его квартире по вечерам наполняются безжизненной чернотой, на настойчивый стук моих кулаков дверь отзывается деликатным кряхтением, но не впускает наивную дурочку внутрь.
Ежедневно я жду у ворот гимназии и вглядываюсь в румяные от мороза лица, но не вижу знакомых сумрачных глаз.
— Кто? Даня? А, Харм… Он уже давно не появляется. Забил. — В ответ на мои мольбы пожимает плечами высокий старшеклассник и скрывается за углом, унося с собой последние надежды.
Я скучаю по Харму так, что не хватает воздуха. Боюсь, что мы никогда больше не встретимся. И злюсь, до зубовного скрежета злюсь.
«…Почему ты так и не решился довериться мне, придурок? Где ты сейчас? Только живи… Пожалуйста, только живи…»
Мне плохо, я словно лишилась кожи.
Сшибаю углы, натыкаюсь на парты, не слышу преподов и, вероятно, завалю сессию… Ловлю на себе пристальные взгляды Кати — подозрительные и испуганные, но мне плевать.
Единственным спасением стала «Бессонница» — несмотря на провальное начало, теперь я здесь на хорошем счету: приветливо улыбаюсь гостям, наизусть знаю меню и не путаю заказы. По субботам работаю в две смены — лишь бы не торчать дома, — и Никиас удивляется моему рвению.
С этим клубом связаны яркие и болезненные воспоминания, и я испытываю себя на прочность — воссоздаю в памяти все, что здесь происходило, выхожу на стоянку, прислоняюсь к бетонному забору и всматриваюсь в пустоту у фонарного столба…
Пронзительная грусть бежит по венам, а душа наполняется светом. Можно жить. С таким багажом за плечами можно свернуть горы.
Уютный мирок, в котором когда-то правил мой папа, а я была принцессой, усиленно готовится к новогодним праздникам — на детских санках и крышах машин проезжают связанные бечевками елки, люди спешат в магазины за подарками и продуктами к праздничному столу.
Я тоже заруливаю в гипермаркет и вливаюсь в возбужденную толпу: меня сводит с ума непреодолимое желание вгрызться в сочную мякоть грейпфрута, хотя я их терпеть не могу.
Набираю грейпфруты в пакет, расплачиваюсь на кассе и ем их прямо на улице, не обращая внимания на косящихся прохожих и не ощущая горечи.
Горечь приходит чуть позже, в автобусе — вместе с дурнотой и полным ртом слюны.
В салоне несет тошнотворными выхлопами солярки, приторными духами, застарелым потом, перегаром и чесноком.
Желудок превращается в камень, губы немеют.
Сказывается переутомление и переживания — в последнее время по утрам я ощущаю похмелье, хотя не пью, а от внезапных приступов сильнейшего озноба по ночам не спасает даже плед.
Отдышавшись, стираю перчаткой холодный пот, концентрирую внимание на деталях — логотипах на одежде попутчиков, рекламных буклетах над поручнями и строгой физиономии кондукторши, прихожу в себя и углубляюсь в сумку в поисках налички.
Ключи, телефон, наушники, косметичка, дежурная пачка тампонов, которая болтается во внутреннем кармане с момента переезда — «на всякий случай»…
Под дых ударяет невидимый кулак, и паника скручивает все тело.
Два месяца… Я переехала на съемную квартиру два месяца назад.
Но они мне до сих пор не пригодились.
Глава 32
Ничего вокруг не видя, на своей остановке вываливаюсь из автобуса и бегу к зеленой аптечной вывеске, а потом, сжимая в руке коробочку с тестом, медленно поднимаюсь по тускло освещенной лестнице подъезда.
Пустая квартира встречает меня темнотой и тишиной. Не включая свет, избавляюсь от пальто и ботинок, прохожу в комнату и с ногами забираюсь на обшарпанный подоконник.
Необходимо дождаться утра, но я и так знаю, что тест покажет две полоски. Это идеально впишется в картину моего мира и еще больше усугубит катастрофу.
Сколько я еще смогу работать? До каких нереальных размеров меня разнесет? Что я буду делать, когда все закончится (точнее, когда все только начнется)?.. Надолго ли хватит маминых украшений? Надолго ли хватит меня?
Я реву как сумасшедшая, но вскоре выдыхаюсь — об истерике напоминает только головная боль и гул в ушах.
Просить о помощи некого: Катя сторонится меня, словно прокаженную, Женя по-прежнему далеко, папа в колонии, Артем… Артем на прошлой неделе выставил в «Инстаграм» фото с милой девушкой — очередной породистой претенденткой в жены.
А «виновник торжества» вообще испарился.
В окнах соседнего дома течет размеренная жизнь — мерцают телевизоры, за экранами штор колышутся тени. Я бодаю лбом стекло и ужас то отступает, то накрывает огромной ледяной волной.
Сколько ни улыбайся, сколько ни плыви против течения — я в дерьме. Я в таком дерьме… которое не каждому приснится в кошмарном сне.
Нужно найти деньги и пойти к врачу — это самое разумное решение. Тогда почему мне так страшно об этом даже думать?
Поднимаю глаза — над черной крышей раскинулось звездное небо. Вот бы взобраться на нее, расправить крылья и улететь от проблем…
— Где ты? — задыхаюсь я. — Сволочь, где тебя носит, когда ты так нужен…
«…Кажется, мне нельзя тебя видеть. Это вообще лучшее, что я могу для тебя сделать…» — звучит в голове его голос. Дышу на стекло и рисую на нем завитки ядовитых цветов.
В тот вечер Харм был странным и сломленным, будто из него разом выкачали всю энергию. И подозрительно честным и открытым. Итак, его кровотечения возобновились в июле, когда мы познакомились. Выходит, он не шутил — я слишком нервирую его и являюсь причиной мучений?
Наверное, мальчику стало настолько невмоготу захлебываться кровью, что он решил свалить в закат.
— У твоего папочки аллергия на мамочку… — Я кладу ладонь на живот, и мне вдруг становится не до шуток. В нем тепло. В нем кому-то маленькому и чистому уютно и спокойно.
Всхлипываю и смахиваю пальцами слезы, но они бешеным потоком льются по щекам.
Все будет хорошо. Даже если придурок никогда больше не объявится, я справлюсь.
***
«Утро добрым не бывает» — в подтверждение этой истины меня только что вывернуло выпитым вместо завтрака кофе, и старательно нанесенный макияж потек. Я смотрюсь в зеркало в ванной, стираю черные разводы под глазами, шмыгаю носом и кошусь на белую продолговатую пластинку, лежащую на краю раковины. На ней смертным приговором проступает вторая полоска.
Можно выдыхать. И начинать подстраиваться под новые обстоятельства.
Если повезет, я успею окончить курс и возьму академ. Через несколько дней прилетает Женя. Он поможет советом и делом и не бросит в беде, значит, не время отчаиваться.
Застегиваю пальто, обматываю шею шарфом и выхожу на мороз. Утренний мир сверкает так, что приходится на миг зажмуриться — снег, солнце, предчувствие праздника прогоняют тяжкие мысли. Настроение взлетает до небес, мне хочется петь и смеяться. Я специально делаю крюк — от остановки иду через площадь, мимо заснеженных клумб, лавочек, спящих фонтанов и колонн ЗАГСа, и про себя рассказываю кому-то теплому и родному истории этого города и этих мест. Когда-нибудь мы пройдемся по ним, держась за руки. И маленькой мягкой ладошке будет уютно в моей.
Эйфория приподнимает меня над заиндевелыми дорожками, не касаясь их подошвами, я лечу к универу.
