под тебя, стала твоей шлюхой! — бьет меня. Раз, другой, обжигает щеку. — Ты это сделал! Ты, ты, ты! Мои волосы…Мои волосы… Как он мог… Как…
Обнимаю дрожащее тело, она все еще содрогается в рыданиях, периодически нанося мне удары по груди и лицу.
— Это же мои волосы…
— А мог быть палец… Волосы отрастут… Ась, — хватаю лицо, обнимаю пальцами. — Мы обязаны слушаться, сейчас мы должны просто выжить, вместе.
— Вместе? — мотает головой. — Я не смогу, я не умею так, я не смогу…
— Забудь про все, забудь про то где мы, просто чувствуй, чувствуй меня, смотри на меня….
— Ненавижу вас все, тебя, — истерика возвращается. Ася лупит меня сильнее, причиняет боль, но я просто заворачиваю ей руку, прикусываю пульсирующую вену на шее…
— Я сам все сделаю… Ася, я с ума от тебя схожу.
— Нет, я не могу…
— От запаха, от вкуса кожи… Забудь про все, представь, что мы одни, в лесу… На том месте, где я забирал тебя…
— Забирал?
— Да, ты не представляешь, как часто я фантазировал, как валю тебя на траву, как целую.
— Целуешь? — облизывает губы, поворачивает лицо, сдается с горящими в темноте глазами. А я подчиняюсь себе, накрываю мягкий рот, ощущая соль и сладость, что, смешиваясь создают на языке взрыв терпкого безумия. Одного на двоих.
Она не двигается. Просто замирает, пока я усиливаю давление, позорно умоляю себя впустить.
Еще никогда я так не вымаливал поцелуй, еще никогда я так не хотел, чтобы он случился. Вот прямо сейчас, тут, с ней.
Один гребанный поцелуй!
— Открой глаза, смотри на меня, не думай ни о чем, — чуть встряхиваю ее, тут же окунаясь в прохладное смирение, что плещется на дне глазных яблок. Тут же возвращаю губы на место, тут же настойчивее требую. — Откройся. Доверься мне.
Она выдыхает шумно, часто моргая, а я наконец окунаю кончик языка в горячую слюну, ищу ее язык. Цепляю. Увлекаю в игру. Давай, давай, помоги мне.
Пальцы поднимаю на затылок, поворачиваю к себе голову, весь корпус. Мы сидим на холодном полу, лицом друг к другу и учимся целоваться. Словно заново. Словно подростки.
Каждое движение как на по канату.
Чтобы сорваться — секунда. Чтобы выжить — терпение. Спешить нельзя. Нежность…
Я уже забыл, что это такое. Забыл, как это уламывать… Даже не так. Уговаривать. Почти умолять.
Вторая рука на шее, гладит бьющуюся жилку. Ощущаю, как подскакивает пульс. Как на ухабе. Давай, давай, чувствуй меня. Меньше всего меня сейчас интересует тот, кто наблюдает, все мое внимание тут, на этих мягких влажных губах, на языке, что робко гладит мой.
Двигаю пальцами по ключицам, черчу ровные линии на нежной коже. От запаха голова кругом, от желания сводит яйца.
Слышу рваный вздох. В глазах больше нет смирения, там удивление. Страх. Стыд. И именно его надо прогнать.
Дать понять, что, когда мы вместе, стыд должен растворяться. В похоти. В страсти. В желании. В одержимости друг другом. Когда не касаться уже не получается, когда дыхание другого становится твоим единственным шансом на жизнь. Пальцы на груди поворачиваю, глажу кромку платья, забираюсь в него, мягко давлю на грудь.
Ася дергается, головой качает, а я к себе прижимаю, давлю поцелуем, языком сильнее ласкаю…
Внутри взрываются вулканы, пекло такое, что хоть вой. Перед глазами пелена, руки дрожат как хотя просто сорвать этот ненужный покров.
Если я правильно понял, то трахаться нам придется много и часто, так смысл тратить время на лишние тряпки…
Накрываю грудь ладонью. Прохладная кожа обжигает, заставляет сердце биться на износ.
Но Ася все равно как кукла. Теплая, но не живая. Язык робко решивший коснуться моего, тут же спрятался, а руки почти коснувшиеся меня, сжались в кулаки.
От досады хочется рычать, но она не отталкивает, а значит просто нужно продолжать, просто дать понять, что ничего плохого мы не делаем.
Перемещаю губы на тонкую шею. От вкуса кожи хочется выть, насколько он сладкий. Покрываю грязными поцелуями, влажными, сочными.
Все выше и выше, чтобы куснуть мочку уха.
Никогда этой поеботой не занимался, но Ася вздрагивает и я не решаюсь вернуться на шею.
Вылизываю раковину уха, вожу языком, пока она не распускает кулаки, все — таки обняв меня за шею. Ощущение триумфа окрыляет, и я сползаю губами по щеке, к нежным губами, которые в ответ на давление начинают двигаться, отвечать…
Хочется волком завыть, насколько сильно это возбуждает, рвет остатки нитей сдержанности.
Руки сами тянутся ниже, ползут вдоль талии, обворачивают ее сзади, собираю чертову ткань.
Каждая клетка напряжена, каждый нерв натянут, когда ладони ложатся на холодные ягодицы, когда стискивают их. Прижимаюсь всем телом, стараюсь не спешить.
Целую, целую, отвлекаю, только чтобы раздвинуть половинки, чтобы ощутить насколько влажная у Аси киска, как по ней сочится влага…тянется по бедрам, скользит между пальцами…
Ася.
Мокрая.
Для меня.
Стискиваю зубы от одной мысли как хорошо в этой пещерке будет моему члену, как плотно она его обхватит. Сожмет. Раздавит…
Толкаю палец между половых губ, чувствую сильную пульсацию, словно тугая турбина в себя тянет.
— Это неправильно… — вдруг отворачивается, злит, пытается выбраться, дергается…
Все же нормально было!
Сука!
— Ася…
— Да не могу я!
Главное дышать, главное подождать. Этот вирус уже в нас, захватил, увлек в свои ядовитые сети.
Еще немного и она будет так же больна похотью, как и я.
Терпи, не рви…
Я резко вытаскиваю руки из-под задницы, влажные, блестящие, от них исходит такой запах, что внутренности сводит.
Поднимаю ладони, обнимаю лицо, оставляя влажные разводы на щеках… Губах. Даю себя на вкус попробовать…
Заставляю замереть, выслушать.
— Что тогда правильно? Сейчас, здесь, между нами не может быть ничего правильного или неправильного, только хочу или не хочу, — шепчу прямо в губы, укладываю на пол. — Скажи, что не хочешь меня, и я не буду ничего делать.
Она моргает, упирается ладонями в грудь. Я уже жду сильный толчок, новое сопротивление, очередной скандал, а Ася вдруг улыбается уголком рта, чуть усмехаясь, стягивает ноготки, царапая кожу…
— Лжец… — шипит она и проводит языком по губам… Бляяя… Крышак летит.
Я накрываю рот, толкаю язык, взрываясь предвкушением, понимая, что сейчас готов даже сдохнуть, но взять ее. Трахнуть так, словно живем последний день. Последние минуты.
Мои руки словно своей жизнью живут. Тянутся от лица к груди, сжимают через ткань, тут же забираются под нее, сжимая обе груди сильно, жадно, до ее вскрика.
— Больно?
— Да.
— Терпи.
