Девушка подошла к изогнутой лавочке и села в тени тополя, расплакавшись еще сильнее. Даже если постараться забыть о боли утраты любимого человека, что невозможно, то остается еще неразрешимая проблема: куда ей идти. В маленький домик около парка она не вернется. Можно, разумеется, попросить Андрея, и он, конечно, разрешит ей там жить. Но после разрыва с ним это будет невыносимо — каждая вещь в этом доме будет напоминать ей о нем, о том, как ей было хорошо с ним. К Леониду она тоже не вернется. Только уйдя от него, она почувствовала, насколько прекрасна жизнь, и она не хочет опять утратить это чувство. Дома ее вряд ли ждут, так что идти ей некуда. Слезы хлынули с новой силой.
Виолетта сидела, уткнувшись лицом в ладони, и даже не заметила, как на лавочку рядом с ней кто-то сел.
— Около моего театра люди чаще смеются, чем плачут. А если и плачут, то это хорошие, очищающие душу слезы. Вы слышали о катарсисе? Это когда искусство заставляет человека страдать и плакать, и он после этого становится лучше, а его душа — возвышеннее. Но ваши слезы — другого происхождения, уж слишком они горьки, — сказал Преображенский, с силой отрывая от лица руки Виолетты и приподнимая за подбородок ее голову.
— Здравствуйте, — продолжая всхлипывать, произнесла Виолетта.
— Как вы красивы, даже когда плачете. Какие у вас прозрачные слезы. Какими искрящимися капельками висят они у вас на ресницах, — сказал Преображенский. — Но прошу вас, вытрите их и улыбнитесь, я не хочу, чтобы люди подумали, что вы плачете из-за меня. Я — личность известная, можно сказать, популярная. Начнутся сплетни. Не беспокойтесь, я шучу. Мне даже было бы приятно, если бы все подумали, что такая красивая девушка может плакать из-за меня.
Виолетта вытерла слезы и улыбнулась. Она даже и не заметила, что сидит на лавочке около театра, недалеко от служебного входа.
— А я шел домой отдохнуть. Мы сейчас репетируем новый спектакль. Я обнаглел и взялся за постановку бессмертной пьесы великого Шекспира «Ромео и Джульетта». Пока длится перерыв, приглашаю вас к себе на чашечку кофе. Не отказывайтесь. Мне сейчас нельзя отказывать. Подумайте, от состояния моей души зависит успех спектакля. И если вы сейчас расстроите меня, вы можете подвести всю труппу, которая с треском провалится на премьере, потому что режиссера обидела жестокая девушка, и он ни о чем думать не мог, как только о ее бездушии. Ну что, вы идете со мной?
Преображенский был в знакомых ей черных очках, и нельзя было понять, шутит он или говорит серьезно.
— Иду, — поднялась с лавочки Виолетта.
Режиссер жил неподалеку от театра. Он провел девушку по проспекту, пестревшему вывесками магазинчиков, кафе, ресторанов, парикмахерских и других заведений, из окон которых доносилась громкая музыка, а потом по тихой улочке, где был слышен даже шум листвы, к панельному девятиэтажному недавно выстроенному дому.
— Я раньше жил на проспекте, но там слишком шумно. Даже ночью. А я дома часто работаю. Мысленно, конечно. Обдумываю сцены из спектакля. А муза — барышня капризная, не любит, когда шумят. Так что пришлось переехать.
Он ввел девушку в просторный коридор трехкомнатной квартиры улучшенной планировки и пригласил ее в гостиную. Усадив ее на диван, он разлил по рюмкам ликер, включил магнитофон и сел рядом.
Виолетта разглядывала стены гостиной, сплошь увешанные красивыми разноцветными бабочками.
— Это моя слабость. Но, согласитесь, они такие красивые. Вот эту огромную бабочку с голубыми крыльями я привез из тропиков. — И, обратясь к Виолетте, сказал: — Чувствуйте себя непринужденно. Можете забраться на диван с ногами. И рассказывайте, что с вами приключилось. Где вы пропадали целый месяц? Когда вы исчезли с дачи, я, признаюсь, ждал, что вы придете ко мне. Но напрасно. Так где вы были? И отчего вы так горько плакали возле моего театра? Не стесняйтесь меня, со мной вы можете быть откровенной. Я художник, а художник часто видит перед собой обнаженную натуру, но не вожделеет ее, а старается воссоздать. Так что ваш рассказ будет интересен мне и ничего не изменит в моем отношении к вам. К тому же я гожусь вам в отцы и, думаю, смогу чем-нибудь помочь.
Виолетта, потягивая сладкий ликер и слушая успокаивающую музыку, рассказала Преображенскому о своей жизни.
— Он сказал мне, чтобы я уходила, и я ушла, — закончила она свой рассказ.
— Ну что же, мое предложение остается в силе. Оставайтесь у меня. Со мной у вас не будет таких проблем, если вы не хотите. Секс в отношениях с вами не будет для меня столь важен, как для вашего светлокудрого широкоплечего Персея. Оставайтесь. Я дам вам все, что вы пожелаете. А вы будете за это прекрасной хозяйкой моего дома. Если хотите, можете считать это сделкой. Я следил за выражением вашего лица во время рассказа и понял, что вы и вправду влюблены в этого парня, а если это так, то вы не скоро забудете его и, вероятнее всего, помиритесь с ним. Я не против. Вы можете встречаться с ним. Только так, чтобы об этом не знали окружающие. Не афишируйте своей любви. Пусть все считают, что мы безумно любим друг друга.
— Но зачем вам это? — удивилась Виолетта.
— Я ведь объяснил вам это тогда, в лесу. Но могу повторить еще раз. Вы умны и красивы. На вас приятно смотреть, с вами интересно разговаривать. Вы умеете поддерживать светскую беседу и не ударите лицом в грязь, когда я введу вас в общество. Вы порядочны, и вокруг вашего имени никогда не разыграется скандал. Я буду вам преданным другом, вы мне — преданной подругой. Не хотите спать со мной, я вас не неволю. Захотите, скажете мне об этом. Надеюсь, я вас не разочарую. Ну, так как? Вы остаетесь у меня?
— Остаюсь, — засмеялась Виолетта. — Мне все равно некуда идти.
— Спасибо за откровенность, — тоже засмеялся режиссер. — Располагайтесь. А мне нужно вернуться в театр. Приду поздно. Так что хозяйничайте. Принимайтесь за свои обязанности.
* * *
Прошло больше двух недель с тех пор, как Виолетта поселилась у Преображенского. Жить с ним оказалось легко и весело. Он был весь поглощен подготовкой спектакля и редко бывал дома, а когда приходил, Виолетта устраивала ужин с изысканными винами и блюдами, и он смешил девушку, рассказывая веселые истории из театральной жизни: о спектаклях, об актерах, о поездках на гастроли. Виолетта до слез хохотала, когда он рассказал ей, как давно, во время поступления в театральный институт, на вступительных экзаменах изображал ведро с водой.
Он ни разу не нарушил своего обещания и даже не попытался обнять или поцеловать ее, разве только она в порыве веселья сама дружески целовала его в щеку. Тяготы хозяйства тоже не легли на ее плечи — у Преображенского, как и у Леонида, была приходящая домработница, с которой Виолетта сразу подружилась и даже стала помогать ей. Если девушке не хотелось никуда идти, она сидела, покачиваясь, в плетеном кресле-качалке и читала редкие интересные книги из домашней библиотеки режиссера. Так что, если бы не постоянная боль от разрыва с Андреем, если бы не непреодолимая тяга к нему, Виолетте не на что было бы пожаловаться. Перед премьерой Преображенский все больше времени проводил в театре, почти не появляясь дома, и Виолетта даже стала скучать по нему. Наконец наступил день премьеры.
