– Превосходно! Я уже почти забыла, как восхитительно бывает встретить человека и ощутить, что тебя к нему тянет. А потом увидеть, что он испытывает то же самое чувство. И предвкушать, что из этого выйдет.
Она опустила руку, и собранные на затылке волосы упали ей на плечи. Она сразу стала много моложе, а на ее лице появилось почти детское волнение.
Ланч прошел очень удачно. Стефан Спарринг держался правильно: с одной стороны, доверительно, а с другой – сохранял дистанцию. Хлоя ненавидела, когда мужчины торопятся. Ей хотелось сперва узнать его поближе, и перед ее глазами стоял его взгляд и чуть кривая призывная улыбка.
Когда подошло время прощаться, Стефан накрыл ее руки своей ладонью.
– Вы поужинаете со мной когда-нибудь в ресторане для профессоров? Вас это позабавит.
– С удовольствием.
Она ответила этому спокойному, умному человеку так, как давно никому не отвечала. Вспомнив об этом, Хлоя снова улыбнулась.
– Будь осторожна, – предупредила ее Элен. – Стефан – ужасный сердцеед. И… ты знаешь, что он женат?
– Я знаю, что он женат, потому что он сам мне об этом сказал, – холодно ответила Хлоя.
«Элен порой бывает ужасной занудой. Умные люди так себя не ведут», – подумала она. А вслух продолжала:
– И я полагаю, что могу за себя постоять. Доктор Спарринг пусть лучше о себе беспокоится, а то как бы я его не съела. Он очень лакомый кусочек.
Все трое слегка натянуто рассмеялись, потом Пэнси спросила:
– А кто такой доктор Спарринг?
– Преподаватель английской литературы, – сказала Элен. – Он тоже присутствовал на просмотре.
– Да? – немного рассеянно откликнулась Пэнси. – Да, он мне показался интересным.
На мгновение воцарилось молчание. Затем Хлоя твердо заявила:
– Он интересует МЕНЯ!
И в наступившей тишине опять почувствовалось напряжение.
Элен взяла себя в руки. Пора было уходить. В дверях она что-то промычала на прощанье и с трудом вскарабкалась по ступенькам в свою пустую комнатушку.
Она ничего не могла поделать. Пэнси никуда не денется, и бессмысленно с ней враждовать. Можно только ждать… и прежде всего того, сдержит ли Оливер свое слово, придет ли к ней в Фоллиз-Хаус. Элен подошла к окну. Со своей верхотуры она видела крыши зданий, окружавших Кентерберийский Двор, и – так ей хотелось думать – даже окна комнаты Оливера.
Только ждать… Хотя это начинало напоминать тревожный дозор. А снизу до Элен доносились еле слышные отголоски беседы и взрывы хохота – это смеялись Хлоя и Пэнси. Дом, когда-то казавшийся Элен оплотом спокойствия, надежным, словно готический замок, теперь таил в себе смутную угрозу и намеки на еще не до конца оформившиеся таинственные союзы, в которых она была третьей лишней.
Внезапно Элен стало холодно и одиноко. Она вздрогнула. Ей так нужно было сейчас, чтобы Оливер согрел и ободрил ее, но он не приходил.
Элен подтянула колени к груди и положила на них подбородок. В ее комнате было холодно, а сидеть на подоконнике, прижавшись к замутненному стеклу, было еще холоднее, но Элен даже не думала о том, чтобы перебраться поближе к камину. Вместо этого она смотрела, не отрываясь, на Том-Тауэр и на гладкий каменный фасад Крайс-Черча. Стоял серый, пасмурный ноябрьский день, и злобный ветер трепал черные ветви деревьев. Элен видела внизу закутанных в зимние пальто прохожих с раскрасневшимися от холодного ветра, словно ободранными лицами.
До нее доносилось слабое журчание реки и приглушенный шум машин, но в доме царила полная тишина. Этот дом обладал свойством поглощать звуки и создавать у своих обитателей чувство, что они одни-одинешеньки на всем белом свете.
Когда-то Элен любила покой, но теперь он ее угнетал.
Работа, служившая всегда безотказным средством исцеления, теперь не помогала. Элен уже бог знает сколько дней пялилась в книги, но буквы прыгали перед ее глазами и в словах не было смысла. В результате она сдалась и прекратила заниматься. Голос совести постоянно укорял ее, но глубоко страдая от своего безделья, Элен никак не могла вернуться к письменному столу.
Она знала, что работа – это единственное оправдание ее пребывания в Оксфорде. И сознание этого причиняло ей самые ужасные муки. Раз она не работает, значит, ей нужно вернуться домой, туда, где она нужна!
Когда в последний раз они говорили по телефону, мама попыталась ради дочери скрыть свое беспокойство, но Элен все равно услышала тревогу в ее голосе. Ее мать так одинока, у них так мало денег, и искать моральной поддержки они могут только друг у друга.
Элен болезненно скривилась и прижалась лбом к холодной оконной раме.
«Что со мной происходит?» – снова спросила она себя, хотя прекрасно знала ответ.
Она совершила невозможное. Она влюбилась, влюбилась и теперь страдала от этого, но убежать от своей любви или забыть о ней не могла.
С тех пор как приехала Пэнси, Элен несколько раз встречалась с Оливером наедине, но ей всегда хотелось еще. Одним фактом своего существования он заслонял все в ее жизни. Увидев его за столом в кухне Розы, Элен забывала о том, что Роза следит за ними исподтишка. На репетициях – а она бывала на нескольких – все остальные актеры, даже Пэнси, казались лишь серыми тенями по сравнению с Оливером.
Она вдруг поняла, что ее глаза неотступно следят за каждым его движением, хотя на уровне сознания она презирала свою рабскую зависимость от Оливера.
Вроде бы приезд Пэнси ничего не изменил. Пэнси обращала на Оливера ничуть не больше внимания, чем на кого-либо другого. Она целыми днями хохотала и шутила, а все на нее глазели, все – от Оливера до Джерри Поула, который смотрел на нее, словно преданная собачонка. И независимо от Пэнси отношения Элен с Оливером были по-прежнему ни к чему не обязывающими, как в самом начале…
Но они все-таки продолжались.
Он мог положить ей руку на плечи и привлечь ее к себе, или поцеловать в затылок и собрать ее волосы на затылке, обнажив хрупкую белую шею. На секунду она, как слепая, поворачивалась к нему, а потом он опять уходил от нее.
Однажды, вскоре после просмотра, он зашел к Элен в комнату. Оливер привалился к закрытой двери, улыбнулся ей, и по блеску и какой-то отчужденности его глаз она поняла, что он опять принимал наркотики. Но у нее и в мыслях не было отказать ему, когда он потянулся к ней и усадил ее на узкую большую постель.
Элен прижалась к нему, не рассуждая, а лишь говоря себе:
«Здесь, сейчас он с тобой! Все остальное неважно».
Потом, когда он лежал в ее объятиях и Элен была согрета его теплом, она принялась внимательно разглядывать его лицо. Ей показалось, что она видит проглядывающего за чертами этого Оливера совсем другого, ласкового и нежного, ту часть его «я», которую он почему-то вынужден был скрывать, она понятия не имела почему.
