Все случилось в считанные секунды, и ни я, ни потерявшая связь с реальностью мать, ни пьяный бугай, никто не ожидал, что случится дальше, что сотворит эта маленькая большая девочка своими худыми руками в застиранной, истончившейся от штопок рубашке.
Татка, подняв «розочку», — острые стеклянные края лопнувшей от удара бутылки, — метнулась к мужику и со всего размаха, со всей силы всадила свое оружие, держа за горлышко, прямо ему в грудь. Тот опешил, закашлялся, выпустил волосы матери, и она кулем скатилась на пол, даже не подавая признаков жизни.
Ухватился за место удара.
Рыкнул, прошептал что-то своим ртом, спрятанным в мерзкой грязной бороде, блеснул глазами, сделал шаг по направлению к отступившей назад перепуганной Татке, и рухнул на пол.
Тогда я еще не знал. Не знал, что Татка попадет в колонию для несовершеннолетних. Что выйдет. И что в день моего совершеннолетия, после которого меня выпустят из детского дома, ее силой затащат в подвал, изнасилуют и бросят умирать. И эта смерть отправит меня прямиком в руки дяди, который заменит мне семью, которой я никогда и не видел.
32
Дверь не открывается, не поддается, и тогда я ударом ноги вышибаю хлипкий замок. В нос ударяет привычный запах травы, и я морщусь. Не теряя времени прохожу в полутемную комнату с занавешенным дырявым одеялом окном.
В квартире никого нет. Коридор пуст, маленькая кухня — тоже, человек обнаруживается в единственной комнате.
В кресле валяется парень, он явно не в себе. Бубнит что-то себе под нос и отрывисто ненормально и очень тихо смеется. Рядом валяется батл, ложка и зажигалка. Под моими ногами что-то хрустит. Я смотрю вниз и откидываю носком ботинка бабочку.
Балдежник поднимает руки, и я сразу определяю в нем фотографию того, кого Дамир Рустамович прислал в сообщении с точным указанием заказа.
Выкидываю вперед руку с пистолетом.
— Фаня? — уточняю его кличку, которую дядя указал в письме, но и сам уже вижу, что пришел вовремя, что тот парень и есть мой заказ.
Он поднимает на меня свои помутневшие глаза. Не сразу понимает, кто и что перед ним находится. Думаю даже, что сейчас, глядя на дуло пистолета, будет смеяться.
— Товара нет, бро, — шевелит он своими губами, говоря еле слышно. — Сегодня тов-вара нет. Приходи завтра.
Я спускаю пистолет с предохранителя, и глаза барыги, наконец, фокусируются на оружии. В этом примитивном существе, которым он стал по собственной воле, и зовущим на эту тропу в никуда других, медленно зарождается боязнь за свою жизнь. Инстинкт самосохранения, до конца еще не пропавший, дергает за ниточки.
— Я не брал ниччччего, — округляет глаза нарик. — Олег мне нииичччего не передал.
— Пофик.
Жму на курок.
ХЛОП! И его голова безвольно повисает на шее.
ХЛОП! Повторяю пируэт пули в грудь.
В комнате начинает пахнуть порохом, и я убираю пистолет обратно — за спину, за ремень на поясе брюк.
— Эээ! Че за дела! — слышится неуверенный мужской голос из коридора.
Понятно, к барыге подтянулись его покупатели, его люди…Бросаю последний взгляд на парня, удостоверившись, что заказ дяди выполнен точно.
Опускаю голову ниже и проношусь мимо придурка, который явно пришел за дозой к барыге. Задеваю его плечом, но парень ничего не делает, только отшатывается в сторону.
Не дожидаясь, пока он меня запомнит или увидит то, что осталось от барыги в кресле, выскальзываю наружу, плюхаюсь в кресло автомобиля, тут же завожу мотор и срываюсь с места.
Жму газ до предела, но, как только вхожу в зону покрытия дорог камерами, сбавляю скорость до нужной. Прячу волыну в бардачок, и пистолет легко помещается в привычном пространстве.
— Амир Султанович, мы вас ждем, — возле дома уже ждет чертов лимузин — насмешка надо мной и моим будущим.
— Минуту, — бросаю, и вижу, что парни переглядываются — проскользнуть незамеченным в дом не вышло — все мои подчиненные собрались чтобы выехать за город всем вместе, большой колонной. Они явно верно оценили мой внешний вид, и поняли, что ночь я провел не в церкви, замаливая грехи.
В комнате скидываю с себя одежду, раздраженно натягиваю новую рубашку, путаясь в рукавах, а после и пиджак. Принять душ уже не успеваю, и, хоть это и будет странным — ощущать на себе аромат одной женщины во время таинства с другой, плюю на все…
Да, черт возьми, кого это волнует. Точно не меня.
33
Сегодня — день моей смерти.
Тик-так, тик-так, тик-так, — отсчитали часики годы жизни Наташи Колоколовой и замерли в самый последний день лета.
Что осталось в уходящей жизни? Учеба в медицинском, практика, жених, который изменил мне за полчаса до регистрации брака, побег в другой город, случайное знакомство с мрачным и опасным мужчиной — правой рукой главы мафии, выстрел в заброшенном доме, после которого Наташа Колоколова перестала существовать.
Никогда не думала, что это будет так просто. Так просто и так сложно.
Провожу рукой по своим волосам и в последний раз дергаю за кончики — старая привычка, оставшаяся еще со школы. Всегда носила длинные волосы, нравилось, когда они темной пеленой струятся по спине, а сейчас пришло время становиться другой, избавляться от старых привычек.
Собираю волосы в хвост, глядя на себя в зеркало. Подношу большие ножницы и начинаю буквально пилить их, отрезая маленькими стежками прядь за прядью. Волосы сильные, густые, и отточенное лезвие ножниц с трудом продирается сквозь преграду, выпиливая себе дорогу. Испарина покрывает лоб, пальцы начинают дрожать от усердия, но, наконец, работа закончена. Голова тут же ощущает приятную и непривычную легкость. Тяжелый хвост с неровно обрезанным краем остается в кулаке, оттягивая руку вниз. Складываю его в пакет, чтобы потом сжечь — мне нельзя оставлять после себя следы.
Развожу краску и натягиваю одноразовые перчатки, чтобы равномерно распределить полученную кашицу по коротким волосам. Пока идет химическая реакция, не теряю времени даром: окунаю ватную палочку в бутылек с йодом и прижигаю ей на своем лице мелкие коричневые точки.
Раз, два, три, четыре.
Россыпь веснушек медленно, но верно покрывает кожу под глазами, на носу, и я вижу, как лицо от этого неуловимо меняется, становится совсем другим, чего я и добивалась все это время. Смываю краску под проточной водой из крана, вытираю волосы полотенцем насухо, и уже потом подсушиваю их феном.
Теперь из зеркала на меня глядит веснушчатая задорная блондинка с короткими платиновыми волосами, которой ничего не стоит разбить сердце какому-нибудь пикаперу за чашкой чая в полутемном кафе. Киваю сама себе и спускаюсь по лестнице вниз, на первый этаж, где меня дожидается большой чемодан с одеждой и охранник, которого я увижу в первый и последний раз в жизни.
Последний раз в своей жизни…
Что ж, эти слова мне больше не удастся повторить, нужно насладиться этим сполна.
Я бросила взгляд на кровать, где лежало смятое вечернее платье, и я снова ощутила укол сожаления о том, что все в этот вечер пошло наперекосяк, но в то же время…
Сегодня ночью произошло то, что снова расставило все по своим местам.
Не буду врать — я горела в руках Амира, горела и разрывалась на части, ощущая, что еще немного, и наши вселенные сольются вместе, объединенные одним этим ужасающим, выносящим мозг и душу желанием. И этот звонок его дяди опустил меня с небес на землю. Я не должна. Не должна увлекаться Амиром. Не должна идти на поводу чувств, сжигающих дотла.
Потому что все ясно: мы с ним не увидимся. Не встретимся. Наши дороги точно расходятся раз и навсегда. Он остается в своем болоте с криминальными правилами, а я… А у меня все будет хорошо!
Опускаю солнечные очки на нос, чтобы охранник не запомнил мое лицо — предосторожность не помешает — и выхожу во двор, наполненный солнцем и счастьем, принадлежащим не мне…
