ответил, и я почти ужаснулась, что он так громко говорит, но потом вспомнила, что слышу только я.
– Здесь картин на каждом квадратном метре, – зашипела в панике.
– Есть репродукции Айвазовского?
Офигеть! Я медсестра, а не искусствовед. Но ладно, стоит попробовать, я все-таки из Питера – культурная столица. Айвазовский вроде бы был маринистом, а море изображено только на одной картине.
– Есть, – немного неуверенно ответила я.
– Это неаполитанский залив?
Ну Ромочка дает! Если он был в Неаполе, то не стоит этим кичиться в такой момент.
– Вулкан же там? – когда я остыла, додумалась спросить.
– Да, и изображен там закат.
– Или рассвет, – присмотрелась я.
– Нет, это закат. Папина любимая картина. Смотри за ней.
Ромочка сказал, что это репродукции? Пусть это будет так, а то портить картину, которая стоимостью в мою столетнюю зарплату, не хочется.
Я аккуратно подергала ее сначала справа, потом – слева. Аллилуйя, она поддалась. И за ней действительно был сейф.
– Я нашла, – скорее себе сказала.
– Отлично, – отозвался Ромочка. – Теперь налей себе стакан водички.
– Что? – не поняла я, но покосилась на графин на подоконнике.
– Сейф механический?
– Какой?
В ухе послышался тяжелый вздох. Ну в сейфах я точно не разбираюсь!
– Вращающаяся ручка со шкалой?
– Как в фильмах, – подсказала я.
– Да, слава папе, – с облегчением сказал Ромочка. – Вот теперь наливай воду.
– Угу, – согласилась наконец-то, потому что в горле реально пересохло.
Выпив целый стакан, я почувствовала себя лучше, но счастье мое было недолгим, потому что Ромочка снова проник мне в голову:
– Ты оставь чуток для сейфа.
– В смысле?
– Доводилось ли тебе изучать физику?
– В школе.
– Тогда бери стакан и поставь его на сейф, место есть?
– Есть, – прощупала я место.
– При попадании в нужную выемку произойдет минимальное колебание в центре стакана, типа воронки, только едва заметной.
– И как я это увижу в темноте? – возмутилась я.
– Физика, Вика, физика. Дай глазам привыкнуть, потом от отсвета фонаря твой глаз уловит малейшее изменение.
Минут двадцать я гипнотизировала стакан, а затем начала крутить ручку. И снова этот умник оказался прав: все мои органы чувств накалились до такого предела, что я почувствовала бы сейчас попадание и обостренным слухом.
– Семнадцать, тринадцать, – вслух произнесла, открыв дверцу.
– Будь я психологом, – тут же последовал ответ, – то догадался бы. Это наши с Ксенией дни рождения.
– Спорим, ты родился в пятницу тринадцатого? – не удержалась я, проводя рукой по полкам.
На верхней ничего, на средней тоже, а вот на нижней записная книжка.
– Да, именно в пятницу тринадцатого, – услышала приятный баритон со стороны двери и даже подпрыгнула, ударившись плечом о дверцу сейфа. – Видимо, мое новшество в офисе сработало.
– Эм… здрасьте, – кивнула я, прижимая к груди записную книжку.
И что сейчас делать? В голове не было ни единой мысли. Точнее, они носились, прыгая, как блохи, но ни одну я уловить не могла.
– Виктория, Виктория… – покачал головой Тимур Оскарович, закрывая дверь, и я тут же почувствовала себя в ловушке.
Щелчок выключателя, и мне пришлось зажмуриться от яркого света. Но записную книжку я так и не выпустила из рук.
– Вика, какого черта?.. – услышала я Ромочкин голос.
– Лысого, – брякнула я, и Тимур Оскарович приподнял брови.
Но замешательство его длилось недолго. Чудо-папа усмехнулся и протянул руку раскрытой ладонью вверх.
– Давайте, Виктория. Что там у вас за устройство, с помощью которого вы поддерживаете связь с моим сыном?
Не сомневаюсь, что Ромочка все слышал, но почему-то ничего предлагать не спешил.
Я достала наушник и протянула Тимуру Оскаровичу, с сожалением посмотрев, как он бросил его в графин с водой. После устроился за столом с совершенно невозмутимым видом, вроде бы даже не обращая внимания на открытый сейф и меня. О, еще и на снятую вентиляционную решетку.
– Вы присаживайтесь, – указал Тимур Оскарович на кресло напротив своего.
И вот как объяснить человеку, что у меня паралич? Я не то чтобы шаг не могла сделать, даже забыла, как дышать.
Стул, шагов пять… И как их сделать? Руки задеревенели, пока я прижимала ими записную книжку к груди, а в горле совсем пересохло.
– Виктория, может, водички? – заботливо спросил Тимур Оскарович.
Водичка с привкусом наушников – это для меня в новинку, так что лучше откажусь. Я сделала один шаг, второй – давались они с трудом. Но все-таки упала на стул, чувствуя, как от напряжения дрожат ноги.
– Что вы со мной сделаете? – выдавила я из себя.
– А с вами надо что-то делать? По-моему, мой сын и так над вами хорошо поработал.
Я даже не хотела уточнять, что Тимур Оскарович имеет в виду. Меня больше интересовало, почему он так спокоен – хоть на одной мысли я смогла сосредоточиться. Я тут вроде как сейф вскрыла, сперла наверняка важную информацию, хотя это еще как посмотреть. Вроде бы пока ничего и не видела, да и вынести не успела из офиса.
– Кстати, – снова заговорил Тимур Оскарович, – как там поживает моя матушка?
– А сами ее спросить не хотите?
Такого ответа даже я сама от себя не ожидала. То ли хорошо, то ли не очень, что тема резко перетекла в другое русло, но я как-то воодушевилась.
– Давайте поговорим о насущном, Виктория. Посмотрим, насколько вы дороги моему сыну. Если он не появится в офисе через пару минут, хотя я дал распоряжение пропустить его, то ему на тебя плевать, девочка, – опустил формальности Тимур Оскарович. – Хотя ты сама, наверное, понимаешь, что Рома тебя просто использует.
И возразить нечего. Вряд ли Ромочка из большой любви отправил меня в вентиляцию. Я вздохнула и опустила глаза.
– Ой, – вырвалось у меня, когда я увидела свои побелевшие пальцы, цепляющиеся за кожаный переплет.
– Да, Виктория, записи мои отдайте, – все еще спокойно и даже добродушно попросил Тимур Оскарович.
Я оторвала от груди записную книжку и аккуратно, будто это динамит, положила на стол. Ромочкин папа кивнул с улыбкой и потянул ее на себя, а после откинулся на спинку офисного кресла, закинув руки за голову.
Может, пора бежать?
– Виктория, вы язык проглотили? – снова перешел к официозу Тимур Оскарович.
– Поговорим о погоде? – вырвалось у меня с нервным смешком.
– Можем и о погоде.
Боже, ну и бред я несу, а чудо-папа еще с таким видом поддакивает, словно ничего необычного не происходит и не произносится.
– А вы меня полиции сдадите? – пискнула я, уже представляя себе тюремную робу, платок на голове и казенные харчи.
– Никуда он тебя не сдаст, – раздался Ромочкин голос.
А этот умник, оказывается, не только бесшумно
