расстояние между нами.
Чем и заслуживаю встречный тяжёлый оценивающий взор. С явным сомнением в моей адекватности, а также подозрением в откровенном сумасшествии.
– Действительно поможешь? – мрачно отзывается Кай. – Или прирежешь.
Поджимаю губы и молчу. К тому же забрать инструменты, несмотря на сказанное, он позволяет. Как и позволяет справиться с тем, чтобы убрать торчащие с краёв раны уже бесполезные нити. Заново наложенная повязка выглядит куда лучше, странным образом немного успокаивает мои расшатавшиеся нервы, хотя вряд ли меня можно признать специалистом по этой части. Зато теперь я удостоверяюсь наверняка, зачем ему та мазь. Остатки точно такой же я нахожу среди разбросанного в спальне мусора. Открутив крышку новой, выдавливаю понемногу, размазывая средство по особо повреждённой коже рядом с наложенной повязкой, пока всё такая же мрачно молчаливая жертва моего случившегося приступа добродетели стойко терпит, ни звука больше не проронив, упираясь обеими руками в край раковины, наблюдая за всеми моими манипуляциями через зеркало, висящее перед ним. Сама стараюсь поменьше смотреть на мужчину в ответ. И почти не думать о том, каким же дьявольски горячим и твёрдым он вновь ощущается под кончиками моих пальцев, даже если касаться совсем невесомо.
А после того, как заканчиваю:
– Тебе нужен врач, а не вот это вот всё, – роняю устало, отступая назад. – Или тебе жить надоело?
Зря спрашиваю. Временное перемирие закончено.
– А тебе? – разворачивается и возвращает меня к себе ближе.
Шершавые пальцы ложатся на затылок, забираются в волосы, собирают их и заново притягивают ближе к нему. Опять прожигает меня своим злым и яростным взором, глядя сверху-вниз.
– Тебе тоже жить надоело? – добавляет он сквозь зубы. – Зачем ты вмешалась? Допустим, я поверю в то, что ты не имела ни малейшего понятия о том, что происходит. Но думаешь, тебе реально по силам расплатиться за все грехи своего отца? Несмотря на всё то, что он сделал? Или в самом деле решила, раз я тебе должен, то этот мой долг перед тобой зачтётся в счёт его жизни? Ни хера не зачтётся. Даже не надейся.
Он дышит шумно и тяжело. Как и я. Здесь и сейчас просто дышать – тоже сложно. В моей голове снова раздрай. Слишком много сил уходит на то, чтобы справиться с этим. Пусть и очень хочется напомнить о том, что за всё былое мы с ним квиты, никто из нас никому ничего не должен, всё равно не отвечаю.
Да и не нужно оно ему вовсе…
Судя по всему, пора открывать новый счёт:
– Ты спрашивала, чего я хочу, – продолжает Кай. – Я хочу, чтобы Рейнард Вайс корчился от боли, страдал и рыдал, как сопливая девчонка, мечтая сдохнуть. Долго. Мучительно. До тех пор, пока я сам не решу прекратить всё это. Ты можешь мне это дать? Тогда всё закончится, как ты того просишь, – умолкает, но ненадолго. – Но ты не можешь мне это дать, – сам же отвечает на свой вопрос. – Всё, что ты можешь – это получить отсрочку для него. Да и то потому, что твоё присутствие рядом со мной для него та же самая пытка, и даже похуже всего остального, с учётом того рвения, с которым он тебя оберегает от всего того дерьма, что его окружает. И, раз уж так вышло, что ты эту отсрочку получила, я тоже воспользуюсь ей. Сполна. И буду пользоваться до тех пор, пока не надоест. Буду пользоваться тобой, ангелочек. Рейнард Вайс будет жить, пока ты со мной. Так что в твоих же интересах, чтобы мне не надоело как можно дольше. Поняла? Я достаточно ясно выражаюсь?
В горле застревает ком. Язык будто к нёбу прилипает, немеет и утрачивает способность шевелиться, как и я сама, пребывающая в капкане его жестокой хватки и жестоких слов.
– Я спрашиваю, поняла? – нетерпеливо и с нажимом повторяет он, не дождавшись от меня ответа.
– Поняла, – то ли вслух произношу, то ли про себя.
Сердце стучит в бешеном ритме, отбивая по вискам громким набатом, затмевая звук собственного голоса. И стучит куда сильней, как в последний раз, когда на его губах растягивается не менее жестокая ухмылка, переполненная всё той же яростью и злостью.
– Тогда раздевайся.
Вздрагиваю. Словно не приказ – пощёчину получаю. По крайней мере, боли во мне ничуть не меньше.
Почему?
Ведь он мне никто.
Не может ранить так глубоко, одним лишь словом.
У нас сделка. Сам так постановил. И если я буду соблюдать условия, по крайней мере до поры до времени, то каждый получит желаемое. Всё до тошноты просто. Ведь так? Должно быть.
Но…
– Нет, – произношу, едва ли саму себя слыша.
Смотрю на него снизу-вверх, чувствуя себя особенно ничтожной, хрупкой и слабой, в сравнении с ним, таким высоким и широким, полным ярости и взрывной силы. Чёрт побери, даже с огнестрелом в груди, с разошедшимися швами и весь в синяках, он всё равно сильнее меня. Всегда будет. Мне придётся подчиниться.
– Нет? – переспрашивает Кай в мнимом удивлении.
Нет, он совсем не удивлён. Он в бешенстве. Кажется, эта стадия у него – постоянная в своей стабильности.
– Я не хочу, – добавляю, буквально выталкивая из себя каждый звук, дающийся с огромными усилиями.
В горле пересыхает от одной только мысли, как он заставит меня, если и дальше буду упираться. То, что вдруг проникнется и отступит – полный бред, мне не позволено такой роскоши. Слишком уж решительным выглядит возвышающийся надо мной.
– Не хочешь? – совсем не вопрос, скорее уточнение.
Поджимаю губы. Собираюсь просто кивнуть. Но так и не делаю ничего. Банально замираю, едва жёсткая хватка его пальцев давит на подбородок, поднимая тот выше, задирая голову. Он слегка склоняется и прищуривается, смотрит пристально, изучая. Секунд пять. За которые я начинаю наивно верить, что всё ещё обойдётся, раз медлит и не приступает к задуманному.
Ошибаюсь.
Творящееся безумство концентрируется в нём за считанную толику мгновения, превращаясь в безжалостную расправу. Он окончательно слетает с катушек, ломает все хлипкие границы дозволенного.
Треск моего платья отражается в сознании, подобно звуку гонга, оповещающего о вынесении приговора. Я вздрагиваю и дёргаюсь назад. Он ловит меня с лёгкостью, словно только и ждёт, когда я попытаюсь избавиться от него. Прижимает к себе. Жалкие остатки разорванной ткани опадают к нашим ногам.
– Ещё совсем недавно ты очень даже хотела, – чеканит каждое слово Кай.
Нет, не будет никакой передышки или паузы, дабы прийти в себя. Вслед за верхней частью одеяния, прикрывающего грудь, рвётся и остальная. Вещица сама сваливается к нашим ногам. О ней мужчина быстро забывает. Продолжает сверлит
