— Самое подходящее место, — тихо бормочет он себе под нос. Закрывает ноутбук и отстегивает ремень безопасности. Встает как раз в тот момент, когда самолет катится вперед.
— Что ты делаешь? — Я смотрю, как он пересекает проход и занимает место, которое находится прямо напротив моего.
Опирается локтями на колени, придвигаясь еще ближе. Мой позвоночник и плечи болят от усилия, которое требуется, чтобы вдавить себя глубже в спинку кресла. Находясь слишком близко к нему, я действую импульсивно. Каждый сантиметр расстояния имеет значение.
— О прошлой ночи.
Самолет набирает скорость.
— О, боже. — Я втягиваю воздух и закрываю глаза. Образы огненных взрывов вторгаются в мой мозг.
Подумай о чем-то мирном. О чем-то расслабляющем.
За веками мелькает образ рта Хадсона на моей груди. Жар в его взгляде, когда он смотрел на меня, наблюдающую за ним. Расплавленное желание разливается внизу моего живота, заставляя меня сжать колени вместе.
— Эй. — Голос Хадсона глубокий. Хриплый.
Я чувствую, как его рука ложится на мое колено. Открываю глаза, он так близко.
Присев на краешек своего сиденья, он кладет обе руки мне на колени.
— Ты в безопасности. Я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось.
Нелепо верить, что Хадсон может как-то повлиять на то, разобьемся ли мы или нет, и все же уверенность в его голосе заставляет меня думать, что он может в одиночку удержать этот самолет в небе. Мужчина большими пальцами успокаивающе поглаживает мои колени. Я жалею, что надела брюки, а не юбку, чтобы чувствовать его прикосновения к своей коже.
Его глаза — это якорь, они удерживают мои, удерживают меня.
— Дыши, Лиллиан.
Я прерывисто втягиваю воздух.
— Вот так. — Тон его голоса низкий, успокаивающий, как шепот любовника.
Он так близко. Его большое, мощное тело излучает тепло, которое соответствует его глазам. Поглаживание его больших пальцев привлекает мое внимание, когда я представляю, как они скользят выше по моим бедрам. Если мы разобьемся в этот момент, замечу ли я вообще?
— Лучше?
Когда я не сразу отвечаю, Хадсон убирает руки.
— Нет!
Он поднимает брови, и крошечная ухмылка кривит его губы.
— Не останавливайся.
Хадсон снова кладет руки мне на колени. На этот раз они немного выше, а его тело еще ближе.
— Лиллиан, — мурлычет он. — Используешь страх перед полетом, чтобы заполучить мои руки?
Жар поднимается от моей шеи к щекам.
Хадсон продолжает кружить большими пальцами с идеальным давлением, и мне интересно, не воображает ли он эти пальцы на разных частях моего тела. Под лифчиком, между ног… Смогу ли я когда-нибудь снова смотреть на Хадсона Норта без того, чтобы в моей голове не прокручивались порнографические образы нас вместе?
Я теряю одну из его рук, когда мужчина тянется за бутылкой воды рядом со мной. Затем протягивает ее мне.
— Вот. Это поможет.
Он знает, что я в огне. Я бы смутилась своей очевидности, если бы не была так сосредоточена на попытке снизить температуру тела. Что такое в этом мужчине? Я выпиваю половину бутылки, пока он откидывается на спинку сиденья. Без его прикосновений туман в моей голове немного рассеивается.
Ставлю бутылку на место.
— Спасибо. Этот взлет показался мне немного легче, чем первый.
— Рад помочь. — Боже, почему он смотрит на меня так, словно я голая? И почему вообще отказался смотреть на меня сегодня утром? Боялся того, что я увижу? — Нам нужно поговорить о прошлой ночи.
Тянусь за своей бутылкой с водой и выпиваю остаток. Вытираю рот тыльной стороной ладони.
— Хорошо.
— Я не должен был тебя целовать, — говорит он.
— На самом деле это я тебя поцеловала. — Но я не буду извиняться за это. Хоть и была наивна, пологая, что могу целоваться с Хадсоном без эмоциональных связей. Мне больно от того, что он хочет, чтобы эта связь никогда не случалась. Никто не хочет быть чьим-то сожалением.
— Я горжусь своим профессионализмом. — Он хмурится и, кажется, обдумывает свои следующие слова. — Правда в том, что я не перехожу профессиональных границ с сотрудниками, потому что… — Он облизывает губы. Его взгляд становится жестким. Решительным. — Я отказываюсь быть похожим на Августа.
У Августа Норта давняя репутация человека, который спит со своими помощницами и секретаршами. Я даже слышала, что мать Хадсона и Хейса начинала как одна из сотрудниц Августа. И даже сейчас его секретарь обслуживает больше, чем его календарь, по крайней мере, так гласят слухи.
— Использовать служебное положение, чтобы оказать на тебя давле…
— Разве я вела себя так, будто чувствовала давление? Когда мы целовались, у тебя возникло ощущение, что я делаю что-то, в чем не была полностью уверена? Чувствовал ли ты хоть секундное сопротивления с моей стороны?
Он качает головой.
— Нет.
— Я делала то, что хотела, и ты тоже. Так что можем мы, пожалуйста, пропустить речь о харассменте и сразу перейти к той части, где мы говорим о том, что будет дальше?
Его брови приподнимаются в выражении, похожем на приятное удивление.
— Хорошо. — Он прочищает горло, ерзает на своем месте и потирает верхнюю губу. Я заставляю его чувствовать себя неловко? Никогда бы не подумала, что у меня есть сила заставить такого человека, как Хадсон Норт, смущаться, и не поверила бы, если бы не видела это своими глазами, но он явно испытывает неловкость.
— Моя жизнь… сложная, — говорит он.
— Хм. — Я жую внутреннюю часть щеки. — Перевожу: ты берешь назад все, что сказал прошлой ночью, прямо перед тем, как мы поцеловались.
— Лиллиан…
— Все в порядке. Нас захватил момент. Может, это был вихрь? Ты мне ничего не должен. — Нельзя забывать, что он, может, и самый приятный из братьев Норт, но он все равно Норт.
— Я так не поступаю. — Мужчина проводит рукой по своим волосам, выглядя раздраженным. — Это все… неправильно.
— А как ты поступаешь?
— Гораздо более предусмотрительно.
Значит, он не обдумал это. Не взвесил все «за» и «против». Такой очень продуманный и логичный подход к такому эмоциональному и чувственному явлению, как секс.
— Но ты хотел меня.
— Да. — Это единственное слово произносится с гортанной тоской, которую я чувствую у себя в животе.
— А сегодня мы снова стали коллегами и… — Я наклоняю голову, чтобы попытаться прочитать его выражение лица. — И тебя это устраивает.
Мужчина снова наклоняется вперед, упираясь локтями в колени, но на этот раз оставляет руки свисать между ног.
— Я человек, который ведет очень дисциплинированный и контролируемый образ жизни. У меня большая практика в отказе себе в удовольствии.
Я понятия не имею, каково это. Мы с ним очень разные.
— За исключением прошлой ночи.
Он наклоняет голову.
— Да.
Я проглатываю боль от отказа, услышав сожаление в его голосе.
— Хорошо. — Я киваю, выпрямляя спину. — Теперь я знаю, как обстоят дела.
— Мне жаль. Я думаю, что ты удивительная…
Я отмахиваюсь от него.
— Не извиняйся. Я не жалею о прошлой ночи. Мы ведь все еще друзья, верно?
От слова «друзья» у меня, кажется, появляется мерзкий привкус во рту.
— Тогда сослуживцы. — Фу. — Коллеги?
Его улыбка слабая, но заметная.
— Друзья.
— Решено. — И все же ничего не кажется решенным.
Хадсон
— Как прошла поездка, босс? — Карина приветствует нас у машины, распахивая двери в, несомненно, заранее прогретый автомобиль. Как будто короткая прогулка от двери частного терминала до парковки приведет к обморожению.
— Насыщенно. — Я стою у открытой задней двери, приглашая Лиллиан забраться внутрь первой.
— Лиллиан, — говорит Карина. — Похоже, ты получила солнце, на которое так надеялась.
Лиллиан определенно светится. Мне нравится думать, что ее вновь обретенное сияние не имеет ничего общего с солнцем, а связано с нашим диким поцелуем в полночь. Если бы я уже не решил, что Лиллиан для меня совершенно недоступна, что то, что произошло прошлой ночью, было огромной ошибкой, я, возможно, позволил бы себе представить миллионы способов, которыми мог бы зажечь ее. Все, что мне нужно, это мягкое место, чтобы уложить ее, и все время в мире. Я бы начал с рук… нет. Нет.
