Собственно, ничего такого, о чём не писалось бы в тех вырезках, что я уже видела.
— И всё?
— Как это «и всё»? Ты что, правда не понимаешь, что тебе грозит опасность поблизости от Рыкова?
— С чего бы? Наливайте чай.
Лозман наливает полную чашку и придвигает мне. Я делаю глоток. Хороший чай…
— Борис Маркович, я конечно особа юная и доверчивая, но не до такой же степени. Вы чего из меня идиотку делаете?
Его глазки вдруг начинают бегать, но он моментально берёт себя в руки.
— Даша, — говорит он, — ты поразмысли как следует.
— Да я размышляю, но никак не могу понять, что вам за выгода во всём этом?
— Выгоды никакой.
— Ах, точно, от чистого сердца.
— Ну да.
— Вот, кстати, заберите, — я вытаскиваю из сумочки «Евгения Онегина» и кладу перед ним на стол.
— Ты что, подарок возвращаешь? Я не возьму.
— Не хочу ничего вашего иметь.
Он качает головой, но, мне кажется, радуется, что Пушкин вернулся к нему.
— Ну, если ты настаиваешь…
— Ага, настаиваю. И ещё настаиваю, чтобы вы мне рассказали, что за хрень вы придумали с этим исчезновением жены. Зачем вы все эти «материалы» собрали. Подделать такое любому школьнику по силам.
— Ты что, не веришь? Это очень опрометчиво. Ты только что посмотрела материалы дела.
— Да даже если и было такое дело, то что этот протокол доказывает? Вы издеваетесь что ли?
— Может, тебе и не доказывает, но я-то знаю, что произошло на самом деле, — он понижает голос. — И даже догадываюсь, где может быть тело…
Я разочарованно вздыхаю. Что за дурацкая комедия.
— Чего вы добиваетесь? Хотите отомстить Рыкову. Как? Чтобы я испугалась ваших вот этих дел липовых и отказалась с ним встречаться или что? Что там в голове у вас? Хотите, чтобы я поверила, что жена исчезла? А это тогда что?
Я кладу перед ним телефон с фотографиями статьи.
— Кто вот эта особа в таком случае?
Лозман озадаченно берёт в руку телефон.
— Не знаю, — пожимает он плечами.
— Серьёзно?
— Абсолютно. А по-твоему должен?
— Там написано, что это жена Рыкова.
Он бросает на меня удивлённый взгляд и возвращается к статье. Прочитав, берёт свой телефон.
— Сейчас посмотрим на сайте журнала, не липа ли. Статья есть, да… хм… Но даму эту я не знаю… Напутали что-то журналисты, наверное.
— Да ладно, сознайтесь, что прокололись, Борис Маркович, ожила убиенная ваша, восстала из ада, судя по манере общаться.
— В смысле?
— Не важно.
— Да нет, Даша, ты сама-то посмотри. Во-первых, возраст. Во сколько она должна была родить, если Арине двадцать один сейчас? Во-вторых, имя. Вот в статье написано Елизавета Куприянова. А это, — стучит он пальцем по протоколу, — Ира Рыкова, жена Романа Рыкова. Понимаешь?
Понимаю ли я это? Хороший вопрос… Наверное, понимаю… А кто же мне тогда звонил, приведение? На меня вдруг наваливается страшная усталость и сонливость и мне больше не хочется думать ни про жену, ни про самого Рыкова, а уж, тем более, про Лозмана. Та Ирина, а это Елизавета. Ну чего же не понять… А в колонках слышится «Битлз», они поют «Вечер трудного дня».
Лозман возвращает мне мобильный. Я беру его и телефон вздрагивает, приняв сообщение. От Рыкова, кончено. «Я закончил. Сейчас подъеду» и что-то там ещё. Я не читаю. Пропадите вы все пропадом…
— Ладно, я пошёл. Подвезти тебя? Что-то ты нехорошо выглядишь.
— Нет, ни в коем случае! Исключено. Я сама.
— Ну, как знаешь. В общем, я тебя предупредил. Держи ухо востро. Протокол я заберу. Ну, пока, не поминай лихом. Я, кстати, уезжаю. Теперь с Сургановым буду работать.
Ну да, Рыков так и думал. Мысли путаются. Лозман уходит и я тоже сейчас пойду. Я встаю. Нехорошо мне, надо выспаться. И уволиться нахрен…
Когда я выхожу из кафе, начинает звонить телефон. Опять, да что ж это за день! Он когда-нибудь кончится или нет? Это, Рыков, кто же ещё… Ко мне кто-то подходит. Я поднимаю голову. Это снова Лозман.
Он берёт меня под руку. Я не успеваю сообразить, что происходит, как с другой стороны подходит незнакомый мужчина и тоже берёт под руку. Дверь чёрного микроавтобуса, стоящего прямо перед нами открывается и меня вталкивают внутрь.
Что происходит… Рома! Рома… Телефон выскальзывает из моих рук и падает на асфальт. Моя связь с ним рвётся, и я оказываюсь лежащей на кожаном сидении в чёрном микроавтобусе. Как странно… Я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой, но это меня не беспокоит, ведь сон, в который я проваливаюсь, кажется заслуженной наградой за бесконечно долгий день. Перед глазами я вижу лицо Рыкова, и всё остальное становится неважным, а в ушах всё ещё крутятся «Битлы», они в который уже раз тянут свой «Вечер трудного дня».
