в голове у меня крутятся планы. — Мне нужно договориться насчёт семейного самолёта.
Частный самолет «Ланкастер» находится в совместном пользовании семьи. Мой отец пользуется им чаще всего, сразу после него — Уит. Я, с другой стороны, редко им пользуюсь.
— Я уверен, что вы прекрасно проведете там время. Дом и участок выглядят впечатляюще. — Вечный дипломат, мой адвокат.
— Вы должны как — нибудь навестить меня, Стерлинг. Приводите семью, особенно вашего сына, — предлагаю я, одаривая его зубастой улыбкой.
Нервное выражение, появившееся на лице Стерлинга, невозможно отрицать. Мысль о том, что я нацелилась на его сына, скорее всего, приводит его в ужас. — Йен сейчас занят в юридической школе.
Я поднимаюсь на ноги, закидывая сумку на плечо. Сегодня весь мир кажется легким, и у меня возникает искушение выскочить из кабинета Стерлинга. — Какая жалость. Я уверена, что он все равно утомил бы меня до слез.
Стерлинг прочищает горло. — У него есть девушка.
— Конечно, есть, — говорю я, подкрепляя свои слова смехом. — Спасибо за хорошие новости, Стерлинг. Ты сделал весь мой год.
Я выбегаю из его кабинета, как я и предполагала. Когда я спускаюсь на лифте и выхожу на улицу в поисках нанятой машины, я сияю от уха до уха, не в силах сдержать радость, бурлящую в моих жилах.
Дом, который принадлежит только мне и никому другому. Ни один Ланкастер не привязан к нему, кроме меня. Я могу сбежать из этого ужасного города и никогда не возвращаться, если не захочу.
Идея жить на побережье Калифорнии в одиночестве, в окружении леса и океана, звучит как рай. Никакого отца, пытающегося доказать, что я часть семьи. Никакой матери, пытающейся вернуться в мою жизнь, чтобы контролировать ее. Ни брата, бросающего на меня осуждающие взгляды.
Никаких шансов снова столкнуться со Спенсером Донато.
От последней мысли у меня защемило сердце, но я отбросила эту мысль. Я не могу беспокоиться о Спенсере и о том, что он думает обо мне. Он ненавидит меня. Он ясно дал понять о своих чувствах ко мне на свадебном приеме Уита и Саммер. Я разрушила эти отношения, раз и навсегда, и винить в этом могу только себя.
Может, я стану отшельником. Спрячусь в своем лесном домике, где компанию мне составят лишь пение птиц и шорох диких животных. И иногда будет приходить сторож, который будет звонить и спрашивать, хочу ли я, чтобы на этой неделе подстригли газон.
Звучит как мечта. Что еще лучше?
Это скоро станет моей реальностью.
* * *
Как только я вхожу в свою квартиру, то замираю, чувствуя, что здесь уже кто — то есть. Когда доступ есть только у меня.
Я достаю телефон из сумки, готовая набрать номер службы безопасности в холле, когда из кухни выходит моя мама, напевая знакомую мелодию. Как будто она принадлежит этому дому. Как будто я дала ей ключ и сказала, что она может заходить сюда в любое время.
— Что ты здесь делаешь? — Мой голос холоден. Лишен каких — либо эмоций, хотя внутри я дрожу.
Ее глаза расширяются от удивления, и она прижимает руку к груди, ее красные губы расходятся. — Ты напугала меня.
— Это моя квартира, — подчеркиваю я. — Как ты попала внутрь?
— Я сказала портье, что я твоя мама. Он сразу же впустил меня.
Конечно, он впустил. Для внешнего мира Сильвия Ланкастер безобидна.
— Я хочу, чтобы ты ушла. — Я поворачиваюсь к ней спиной и подхожу к двери, щелкаю замками и открываю ее, указывая пальцем на открытый дверной проем. — Убирайся.
Ее рука опускается на бок, губы забавно кривятся. — Ты всегда так враждебно ко мне относишься, Сильви. Я этого не понимаю.
Я сжимаю кулаки по бокам, желая разбить ей лицо. Ее вопиющее отрицание всей этой ситуации выводит из себя. — Ты газлайтишь меня.
Она машет рукой, отвергая мое обвинение. — Вы, молодежь, со своей терминологией. Ты хоть понимаешь, что значит «газлайтинг»?
— Нет, ну вот опять. Как будто я не знаю, о чем говорю. — Я поднимаю подбородок, мои руки все еще стиснуты. Вооруженные и готовые к бою. — Это моя собственность, и тебе нельзя на нее заходить. Я вежливо прошу тебя уйти. Если ты этого не сделаешь, я вызову охрану.
— Охрана разрешила мне войти. У меня был личный пропуск и все такое. — Она наклоняет голову в сторону, рассматривая меня. — Ты заметно дрожишь, Сильви. Ты хорошо себя чувствуешь?
Из меня вырывается рев, не похожий ни на один звук, который я когда — либо издавала раньше. — Почему ты такая?
— Я просто хочу поговорить. — Ее голос смягчается, наполняется заботой. — Пожалуйста. Прошло столько времени. Мне не нравится, что ты отгородилась от меня.
— Я сделала это ради своей защиты.
— От меня? Что я тебе сделала?
— Ты сама знаешь. — Мой голос пронизан мукой, что заставляет ее нахмуриться. — Ты точно знаешь, что ты сделала, хотя и притворяешься, что этого не было. Я не могу продолжать жить так, мама. Я просто не могу.
— Дорогая. — Она делает шаг ко мне, и я автоматически отступаю назад, нуждаясь в расстоянии. — Я беспокоюсь, когда ты так говоришь. Пожалуйста, скажи мне, что ты не думаешь о самоубийстве снова.
Это кажется таким знакомым, что даже жутковато. У нас уже был такой разговор. Она и раньше говорила мне подобные вещи. Посадить семена и заставить меня поверить, что это я хочу покончить со своей жизнью.
Понимая, что попытка заставить ее уйти не сработает, я захлопываю дверь и машу рукой в сторону диванов в гостиной. — Хочешь поговорить? Давай поговорим.
Я устраиваюсь на белом диване, не сводя глаз с нее, пока она сидит на бледно — голубом стуле прямо напротив меня, положив сцепленные руки на колени. Выражение лица у нее приятное, брови приподняты. Как будто она ждет, что я буду рваться к ней, а она сидит как ангел, спокойная и сдержанная.
Это такое дерьмо.
— Я хочу восстановить наши отношения, Сильви, — говорит она, сразу переходя к делу. — Я скучаю по тебе. Увидев тебя на свадьбе, я поняла, насколько мы отдалились друг от друга, и мне… больно. Мы были так близки, пока ты полностью не вычеркнула меня из своей жизни.
Лицемерие в этой женщине реально, клянусь.
Мы смотрим друг на друга, каждый из нас хочет, чтобы другой сломался первым, и, как обычно, это делаю я.
— У нас больше не может быть отношений, мама. Я просто… ты меня пугаешь, — признаюсь я, не желая, чтобы она думала, что я чувствую себя уязвимой.
