твою шею.
Судя по тому, как поднимается температура моего тела при его словах, я думаю, что он мог бы заставить меня кончить, просто рассказывая о том, как он издевается над моей шеей.
Картер. Помни о Картере.
Почему в последнее время мне приходится почти насильно заставлять себя думать о нем?
Как будто мысли о нем, о нас вместе, все дальше и дальше от меня.
― Это ты должен быть осторожен, чтобы не влюбиться в меня, раз уж ты так навязчиво меня преследуешь. ― Говорю я ему.
― Этого никогда не случится. ― Прямолинейно отвечает он.
Я бросаю на него обиженный взгляд.
Мне не очень приятно слышать, что он говорит это так непринужденно, как будто влюбиться в меня было бы самым трудным делом на свете.
Я понимаю, что для меня это нелепость, что мои чувства задеты, учитывая, что я одна в отношениях, но это нисколько не смягчает удар.
Я веду себя иррационально, и мне наплевать.
Резко встаю, раздражаясь на него.
Раздражаюсь на себя за то, что позволила этому сюрреалистическому моменту заставить меня ослабить бдительность по отношению к нему.
― Мы здесь! ― кричу я во всю мощь своих легких в сторону грохота, раздающегося по ту сторону дверей лифта.
― Что, черт возьми, с тобой не так?
― Ничего.
― Ты уверена? Потому что ты только что кричала, как банши, на пожарных.
― Я пытаюсь вытащить нас. Ты должен быть счастлив, через несколько мгновений ты будешь далеко от меня и вернешься к людям, которых любишь. ― Говорю я, делая акцент на слове «любишь».
Медленная улыбка расплывается по моему лицу, когда приходит понимание.
― Ты расстроилась, потому что я сказал, что влюбленности в тебя никогда не будет?
Гнев наэлектризовывает ее серебряные волосы, делая их сияющими.
― Не думай ни секунды, что меня это волнует. ― Выплюнула она, скрестив руки на груди и пристально глядя на меня. ― Это принцип. Это чертовски грубо так говорить, ты так говоришь, как будто я не заслуживаю симпатии.
― Тайер.
Она поворачивается обратно к двери.
― Мне нужно выбраться отсюда.
― Тайер. ― Я предупреждаю.
― Помогите! Aidez-moi, ― Помогите мне, пожалуйста. ― Она пытается говорить на менее чем посредственном французском.
Я игнорирую тепло, которое распространяется в моем животе при мысли о том, что она так расстроена из-за того, что теоретически я люблю ее или нет.
Возможно, я ближе к тому, чтобы расколоть ее, чем я думал.
― Я никогда не был влюблен и не планирую быть влюбленным. ― Говорю я ей, делая одолжение, что не буду дальше выяснять, почему это понятие так ее раздражает.
Это привлекает ее внимание.
Она снова поворачивается ко мне, ее глаза сужаются, когда она рассматривает меня.
― Ты не веришь в любовь? ― Ее сомнительный тон должен был передать, насколько нелепой она считает эту мысль.
― Нет, я верю в нее. Я видел, насколько сильной может быть любовь. ― Я говорю ей, мой тон граничит с напоминанием. ― Но я думаю, что это слабость, уязвимость. Отдать свое сердце тому, кто живет в такой легко разбиваемой оболочке, кого так легко убить и кто ходит в таком опасном мире. Ты отдаешь этому человеку все, а он умирает, и ты остаешься ни с чем. Даже не с тем, кем ты была раньше. ― Отвечаю ей. ― Я прошел через это однажды с моими родителями, и я не хочу проходить через это снова.
Ее рот приоткрывается, а на лице появляется сочувствие, когда она смотрит на меня.
― Я понимаю, почему ты так думаешь, но нельзя всю жизнь избегать любви, потому что боишься ее потерять. Я думаю, что в этом случае будет не меньше боли.
― Я могу жить с такой версией болью. А вот жить без другого человека, которого я люблю, может меня убить.
Я отвожу взгляд, почти смущенный тем, что был так уязвим. Гораздо больше, чем от признания, что я не смог пойти в библиотеку.
― В любом случае, все это лишь гипотетически. Как я уже сказал, я никогда не был влюблен. Даже близко нет.
Она медленно кивает, задумчиво пожевав губами.
― Тогда почему ты сказал это на вечеринке?
Я делаю вид, что думаю и пытаюсь вспомнить, но я точно знаю, о чем она говорит. Когда я высказала ей все, что думаю о мудаке, который ждал ее дома.
― О том, что мой парень ― идиот, раз позволил мне уехать без него? ― спрашиваю я.
Она кивает.
― Потому что тебя не любят правильно, а ты этого заслуживаешь.
― Понятно.
― Я не могу помочь тебе с этим, но я могу хотя бы трахнуть тебя получше.
Возможно, это были неправильные слова, но я не смог сформулировать их более красноречиво.
Ее позвоночник выпрямляется, каждый позвонок фиксируется в нужном положении, когда она пронзает меня раздраженным взглядом.
― Ты хочешь, чтобы я рассталась со своим парнем, которого люблю… только для того, чтобы я могла трахнуть тебя без всяких обязательств? Я правильно поняла? ― спрашивает она, с губ ее срывается сарказм.
Я рычу на ее непринужденное признание в любви к своему парню.
― Я хочу тебя. Одна мысль о том, что он к тебе прикасается, вызывает у меня желание вырвать ему ногти один за другим, прежде чем я перейду к ногтям на ногах, и, думаю, я ясно дал это понять. ― Отвечаю я, прежде чем продолжить: ― И я знаю, что ты тоже хочешь меня, даже если ты не хочешь этого признать. Поддайся чувствам, с которыми, как я знаю, ты борешься с тех пор, как приехала сюда. Расстанься с ним и позволь мне стать твоей опорой.
В этот момент двери лифта открываются, и внутрь заглядывает пожарный.
― Bonjour, ― Добрый день, ― говорит он, ― Vous allez bien? ― Вы в порядке?
― Oui. ― Да. ― Отвечаю я, говоря ему, что с нами все в порядке. Он выходит, вероятно, за оборудованием.
Я оглядываюсь на Тайер, которая стоит безмолвно.
― Давай я тебя подвезу. ― Говорю ей.
Пожарный возвращается, на этот раз с небольшой двухступенчатой лестницей, по которой мы можем выбраться из лифта.
― Хорошо. ― Говорит он, на этот
